
Онлайн книга «1612 год»
![]() Затем Ляпунов дал Пожарскому прочитать грамоту, полученную им из Москвы: «Поверьте этому нашему письму. Не многие идут вслед за предателями христианскими Михаилом Салтыковым и за Федором Андроновым и их советниками. У нас Первопрестольной Апостольской Церкви святой патриарх Гермоген прям яко сам пастырь, душу свою за веру христианскую полагает несомненно, и ему все христиане православные последствуют, только неявственно стоят». Пожарский, дочитав грамоты, молча протянул их Ляпунову. — Так что посоветовать, князь? — Сажай немедля всех, сколько есть грамотных людей, чтоб сделать как можно больше списков. Надо собирать ополчение со всех городов. — И я так думаю! — радостно произнес Ляпунов. — А тебе быть во главе! — столь же решительно сказал Пожарский. — Достоин ли? — заскромничал рязанский богатырь. — Тебя по всем землям знают, за тобой пойдут! — твердо ответил князь. — Где думаешь сбор объявить? — Под Шацком, — уже как о решенном сказал Ляпунов. — Удобное место для сбора, — согласился Дмитрий. — Но это для южных городов — Тулы, Калуги, Коломны, Каширы. А из северных сюда долго будут добираться. Советую, чтобы они в Ярославле собрались. Вместе с двух сторон и ударите! Выражение «ударите» неприятно резануло ухо рязанца. — А ты разве не со мной, князюшка? — спросил приторно-ласково. — Нет, — отрубил Дмитрий. Лицо Ляпунова исказила гневливая усмешка: — Что, про присягу выблядку польскому забыть не можешь? Лицо Пожарского осталось невозмутимым. Глянув прямо в черные глаза Прокопия, отчеканил: — Не дело в такой час плохое о союзнике мыслить. Своих ополченцев из Зарайска я сам под Шацк приведу, а как войско сладится, вперед вас буду в Москве! — В Москве? — удивился Ляпунов, еще не понимая замысла князя. — Да, в Москве. У меня же поместье на Лубянке и своих посадских хватает. Кто же мне запретит? А как же воеводство? — Воеводой меня Шуйский назначал, так что я от слова, данного ему, свободен. Нашу семью москвичи многие знают, думаю, поверят мне. Вооружу посадских, и как только вы подойдете, ударим изнутри. Запомни, Прокопий, — без воли москвичей тебе Москвы никогда не взять. — Ловко удумал, — не скрыл восхищения Ляпунов. — Ай да князюшка! …Пожарский уже был на подходе к Зарайску, когда к его отряду подскакал какой-то отрок на взмыленной лошади. — Беда, князь, беда! Черкасы острог обманом взяли! У ворот ихний вожак сказал, что это ты их прислал. А как в острог вошли, всю стражу и повязали. — Город грабили? — Нет, пока в остроге сидят, жрут да пьют из твоего погреба. — Ну, воры, — скрипнул зубами князь. — Я-то, дурак, подумал, что они и взаправду к Михайлову убегли. Ну, ужо я вас накормлю досыта! Отряду же скомандовал: — Отдыхайте пока, ребята. К городу подойдем затемно, чтобы враг не видал. …По заснеженному руслу реки Осетр они пешими тихо подошли к стене крепости, возвышающейся на обрыве. Лошадей оставили в ближней роще под присмотром подростка, Князь внимательно осматривал высокий берег. Наконец указал на куст ракитника: — Отбросьте снег! За пластом снега обнаружился большой камень. — Отодвиньте, только без шума. Один за другим дружинники ползли на четвереньках по потайному лазу, пока не очутились на дне башни под названием «Наугольная, что у тайника». Пожарский, убедившись, что башня пуста, приказал одному из дружинников подняться наверх, на стену. Через несколько томительных минут тот тихо спустился вниз. — Где они? — Мальчишка правду сказал: бражничают. Часть в твоем тереме, а часть — прямо во дворе, под навесом. — Пьяны? — Зело! — А стража? — У ворот — с десяток. А на стенах никого не видать. Не ждут так скоро. — Снова лезь наверх, положи пороху, да побольше. Когда я ухну филином, подожжешь. Посадские ждут сигнала, подбегут к воротам. Ну, с Богом. Часть дружинников князь направил к воротам, чтобы снять охрану и открыть запоры. С большей частью окружил терем. Удар был внезапен и яростен. Черкасы бегали по двору как испуганные крысы. Их лошади, выпущенные из коновязи, тоже носились как бешеные. Многие падали под точными ударами сабель. Пожарский приказал не стрелять, чтобы в сутолоке не поранить своих. Немногим удалось вскочить на лошадей, но у распахнутых ворот, выстроившись коридором, их встречали с рогатинами и топорами горожане. …Все это вспомнилось князю сейчас, при чтении летописи. Завершала страницу совсем свежая запись: «…за ево Богу молити и родителей ево поминати и в Сенаник написати, а Бог сошлет по ево душу, и ево тем же поминати, довлеже и град Св. Николы стоит». Далее следовал Помянник, исчислявший предков Дмитрия Михайловича Пожарского. Обычно суровый князь на этот раз не сдержал слез умиления. Склонив голову, подошел под благословение священника: — Спасибо за память, отче. — Бог тебя благословляет, князь. Пожарский вышел на соборную площадь. Здесь уже собрались все горожане: и стар и млад. Отдельным строем стояли с оружием в руках ополченцы. Пожарский поднял могучую руку в знак, что будет говорить. — Люди зарасские! Вы помните нашу клятву здесь, на соборной площади? — зычно произнес князь. — Прямить Шуйскому. А если Шуйского не будет, другому законному государю. Мы по совету с Москвой крест целовали польскому королевичу, коли он примет православную веру. Но отец его, король Польский и Литовский, Жигимонт, отказался от своего обещания! Толпа возмущенно заревела. Пожарский вновь поднял руку. — Со мной рядом стоит протопоп Дмитрий. Он прочитает новую крестоцеловальную запись. Кто согласен, подходи и ставь крест! Дмитрий начал читать: — «Обещаем перед Господом Богом стоять за православную веру, не отставать от Московского государства, не служить польскому королю и не прямить ему ни в чем, не ссылаться с ним ни словом, ни письмом, ни с поляками, ни с литвою, ни с московскими людьми, которые королю прямят, а бороться против них за Московское государство и за все Российское царствие и очищать Московское государство от польских и литовских людей! Во все времена войны быть в согласии, не произносить смутных слов между собою, не делать скопов и заговоров друг на друга, не грабить и не убивать и вообще не делать ничего дурного русским, а стоять единомысленно за тех русских, которых пошлют куда-нибудь в заточение или предадут какому-нибудь наказанию московские бояре. |