Онлайн книга «Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона»
|
Течение несло лодку, разворачивало ее, крутило в водоворотах, било о камни. Речной бог направлял лодку вниз по реке, туда, где на берегу стоял дом, в котором нашли укрытие члены Гильдии убийц, приехавшие в Нанкин, древнюю столицу Поднебесной. * * * Вернувшись после долгой ночи убийств, члены Гильдии отправились на реку, чтобы смыть запекшуюся кровь, и увидели, как из утренней дымки, стелившейся по воде, медленно выплыла лодка, словно плетеная корзина с подкидышем. Двое убийц бросились в холодную воду, подплыли к лодке с разных сторон и, взобравшись в нее одновременно, обнаружили на мокрых досках днища Цзяо Мин. Через минуту девушка была уложена на свободный матрас в доме-убежище, и Лоа Вэй Фэнь знаком подозвал Максимилиана. Девушка была еще жива, но дышала с трудом, а кожа ее приобрела мертвенно-бледный оттенок. — Она в шоке, — констатировал он, — и вдобавок истощена. — И беременна, — добавил Лоа Вэй Фэнь. — Что? — Максимилиан откинул полу халата Цзяо Мин. — Господи, помоги! — пробормотал он, разрезал окровавленный рукав и увидел большую рану на плече девушки. Рана источала отвратительный запах протухшего сыра, а синюшный цвет, расползавшийся от раны во все стороны, красноречиво свидетельствовал о том, что заражение уже перекинулось на все тело. — Ну? — спросил Лоа Вэй Фэнь. Максимилиан потряс головой. Он не был врачом и имел довольно туманное представление о том, как оказывать первую помощь. Кроме того, у них не было ни бинтов, ни принадлежностей для накладывания швов, ни даже простейшего скальпеля. И тут он увидел, как живот девушки колышется и меняет форму. — Ребенок жив! — воскликнул Максимилиан. Лоа Вэй Фэнь принялся ощупывать круглый живот Цзяо Мин. Его пальцы словно ползли по нему. Наконец, добравшись до верхней его части, Лоа Вэй Фэнь сказал: — Вот — головка. Ребенок не перевернулся. Максимилиан положил руку на живот беременной и попытался нащупать то, что нашел Лоа Вэй Фэнь. — Ты уверен? Лоа Вэй Фэнь кивнул, и по его лицу впервые за то время, сколько знал его Максимилиан, промелькнуло нечто такое, что можно было принять за страх. Он достал клинок свальто и протянул его Максимилиану: — Вынь из нее ребенка, иначе он умрет вместе с матерью. Максимилиан был потрясен. — Нет! — Он в страхе попятился назад. — Сам вынимай! — Я не дарю людям жизнь. Я ее у них отнимаю. Это должен сделать ты. Делая надрезы, Максимилиан не переставал удивляться количеству вытекавшей из них крови и остроте лезвия. Наконец живот Цзяо Мин был вскрыт, и их взгляду предстал идеально здоровый ребенок. Малыш повернул головку и посмотрел на Максимилиана. Юноша сунул руку в разверстую брюшную полость и подхватил его под спинку. Ребенок едва не соскользнул, тогда Максимилиан взял его обеими руками и вынул из чрева пугающе неподвижной матери. Он не помнил, как перерезал пуповину, как обмывал новорожденного. В памяти осталась лишь огромная навалившаяся на него усталость и фраза, которую он произнес перед тем, как провалиться в сон: — Ему нужно молоко. Потом, ночью, когда младенца накормили и запеленали, Максимилиан смотрел на безжизненное тело его матери, лежащее на полу дома-убежища. Душа, лишь недавно теплившаяся в этой бренной оболочке, без сомнения, отлетела. Огонек погас. Единственной искоркой, напоминавшей о том, что она жила, было необычное ожерелье у нее на шее. Максимилиан осторожно приподнял голову женщины и расстегнул застежку украшения. Когда ожерелье упало ему на ладонь, Максимилиан поднес его к окну, за которым занимался рассвет. Утренний свет, упавший на стеклянные бусы, зажег в них крохотные радуги, и на ладони молодого человека заиграла целая симфония цветов. Внутри каждого стеклянного шарика он заметил филигранную резьбу, а потом понял, что некоторых бусин не хватает. Ребенок запищал. Максимилиан подошел к новорожденному, взял его на руки и стал нежно баюкать. Малыш открыл глаза и, кажется, впервые сумел сосредоточить взгляд. Он смотрел на ожерелье, которое Максимилиан все еще держал в руке. Юноша медленно покачал украшением перед лицом малыша и, к своему удивлению, заметил, что тот не сводит глаз с блестящих бусин. Максимилиан переводил взгляд с ребенка на ожерелье и обратно. — Это твое наследство, — наконец сказал он. — Все, что останется у тебя от матери. Он разорвал серебряную цепочку пополам, после чего скрепил концы каждого куска украшения. Один он надел на шею младенца, а второй — на запястье его мертвой матери. Когда днем Максимилиан и двое из Гильдии убийц отдали тело покойницы реке, та быстро подхватила его и унесла. Последним, что увидел Максимилиан, был яркий блеск солнечных лучей, отразившихся в стеклянных бусинах на запястье. Покачивая ребенка на руках, Максимилиан ощущал жизнь внутри этого маленького тельца, обитающую там Божью искру. В этот момент он понял, как устроить убежище для еще остававшихся в Нанкине китайцев. Он надел парашютную сбрую, перекинул шелковый шнур через балку и потянул. Шнур мягко скользнул через металлическое кольцо, и Максимилиан, прижимая к груди ребенка, плавно взмыл в воздух. В этот момент он напоминал некое божество. * * * Чарльз смотрел на лежащие перед ним фотографии. — Откуда у вас… Он не закончил фразы, поскольку торговец Хонг, принесший ему снимки, приложил палец к губам. — Они — прямиком из Нанкина. На одном снимке видна знаменитая городская башня, на другой — храм богов-покровителей. Здесь — множество деталей, по которым нельзя не узнать древнюю столицу. Взгляните на последний снимок. Чарльз так и поступил. На фотографии был изображен мужчина с руками, отсеченными по локоть, а на коленях у него лежала газета, на которой была отчетливо видна дата семидневной давности. — Благодарю вас, — сказал Чарльз. — Вы хотите… — Денег? — вновь перебил его торговец и рассмеялся. — Что тут может быть смешного? — Разговор о деньгах не просто смешон, а оскорбителен, когда речь идет о том, что изображено на снимках и что происходит с нашим народом. * * * Любовница Мао Цзэдуна оттолкнула фотографии в сторону и почувствовала, как в груди закипает холодная ярость. На мгновенье ей захотелось позвать сестру-близняшку, но тут она вспомнила предостережение матери: «Отныне твои единственные союзники — это Трое Избранных и Резчик». Цзян вызвала Резчика и Конфуцианца. И тот и другой в ужасе выдохнули, взглянув на снимки. Затем Конфуцианец встал и разразился поучительной тирадой — одной из тех, которые так раздражали ее мать, а теперь — ее саму. — Я свяжусь с конфуцианцами, которые находятся возле дочерей Суна, — под конец заявил он. |