Онлайн книга «Ола»
|
Или они тут друг от друга запираются? А вот еще двери – тоже с замком. Ну, дела! Слуга, что меня вел, двери те отворил – не обе створки, понятно, одну, потому как птица я невеликая. Отворил – знак мне сделал: жди, мол. А сам – за дверь. Жду. Жду и по сторонам поглядываю. Странное дело, за дверью вроде как птицы поют? А как слуга вернулся да мне кивнул, чтобы, значит, шел я дальше, все и разъяснилось. За дверью-то сад оказался. Только не сад – садик, маленький такой, меж четырех стен. Оттого и птички пели. Красивый садик! Посреди – фонтан мрамора белого, водичка, самой собой, струится-плещет, чуть дальше два льва, тоже мраморные, на меня облизываются. А у фонтана – кресло. Вот туда меня и подвели. Слуга – не тот, что меня привел, другой – толстый, мордатый, над креслом склонился: – Письмо, ваше сиятельство! – Буль… То есть как это «буль»? – Буль! Буль-буль! Точно, «буль». И не вода булькает, а именно «буль» – словами. И не из фонтана, а из кресла. – Ваше сиятельство… – Буль-буль! Оторопел я вначале – не каждый день такое услышать можно. А после и понял. Сидит в кресле дядька чернобородый, весь в черном бархате. Шляпа тоже черная, на шляпе – жемчужина чуть не с мой кулак. Сидит – булькает. А глаза – веселые-веселые. А щечки розовые-розовые! – Буль-буль! Буль-буль! – Ну так чего, парень? – это мне слуга, шепотом. – Отдавай письмо. Хотел лично в руки – вот тебе и руки! – Буль! Сглотнул я, Деву Святую мысленно помянул, письмо достал. …Теперь ясно, почему его сиятельство Федерико Гарсиласио де Кордова днем никуда носа не кажет. Занят потому что – булькает. Взял он письмецо (а на руке перчатка – тоже черная), в пальцах повертел, распечатал… – Буль-буль-буль! …в воздухе письмецом помахал. – Буль! А слуги уже ухмыляются да перемигиваются – по моему, понятно, адресу. Мол, хотел повидать его сиятельство – так и повидал. А хочешь свои два эскудо просить – проси, тебе в ответ побулькают… И смех и грех. Ну, барынька и удружила. Через всю Андалузию ехать, чтобы бульканье послушать. Хорошо еще, не кваканье! …И что рыцаря моего калечного тут не ждут – тоже хорошо. Даже очень! А насчет маркиза – ошибся сеньор лисенсиат. Не старше сорока маркиз, так что, видать, это другой де Кордова старому королю Хуану служил. Да и какой из этого «буль-буль» служака! – От кого письмо? Даже вздрогнул я. Обернулся – туда, где львы мраморные. В темном шелке, в длинном платье, Серебром тяжелым шитом, С пестрым веером огромным, Крепко сжатым в тонких пальцах, На меня она смотрела Без улыбки и без гнева — Равнодушно, как на мрамор Или просто – на собаку, Что случайно забежала. Лишь на дне очей зеленых Под высокими бровями Что-то странное плескалось, Только что – не разобрать… …Высокая, худая, длинноносая, длиннорукая. – От кого письмо? Спокойно так повторила, равнодушно – словно и вправду с собачкой разговаривала. – Его сиятельству письмо, – ответил я, чуть головой дернув вместо поклона. – Маркизу де Кордова. Лично в руки, стало быть. Ему. …Не ей, в смысле. Мы – тоже гордые. Поглядела, губы тонкие поджала, ко мне шагнула – резко так, словно из чьих-то рук невидимых вырывалась. Сколь же ей лет? Тридцать – точно будет, но уж никак не больше. Или больше? – Я – маркиза де Кордова. Говорите! Моргнул я только. Все не так, все толстячок перепутал! Маркиз – все ясно с маркизом, да и ее сиятельство совсем другая. И лет ей поменьше, чем сеньор лисенсиат думал – раза в два, и уж точно – не прекраснейшая! Острая вся какая-то, резкая. И глаза зеленые. Злые глаза! Однако делать нечего – рассказал. Все, как было. Слушала, веером по пальцам постукивала, губами чуть подергивала – словно ругаться собиралась. А как я закончил, задумалась, веер сжала… – Деньги вам заплатят. И на том спасибо. Теперь и поклониться можно. – Пойдемте… Адонис, возьмите веер! Какой еще Адонис? Может, собачка? Нет, не собачка. Соткался из-за льва мраморного худосочный сеньор в балахоне с разводами желтыми (такое сейчас в Генуе носят, неудобно – страх) и в желтом же колпаке, поклонился, изобразил усердие, веер подхватил. Думал я – зубами возьмет. Обошлось, но вид у него – точно собачий. Имя, впрочем, тоже. …Но не слуга. Слугу сразу узнать можно. И одет богато, и перстни на пальцах. – О-о-о-о-о-о-о-о! О, Галатея! О, не оставляйте меня, Галатея! И глазами томными – на маркизу. Та, впрочем, и ухом не повела, ко мне повернулась: – Да пойдемте же! А я так и не понял, обругал этот Адонис ее сиятельство – или похвалил? – Алонсо Торибио-и-Ампуэро-и-Кихада… Нет, не слышала. На этот раз разговаривать в комнате довелось. Мрачной такой, темной тканью обитой. И окошко маленькое, словно бойница. Вот ведь диво! Бывал я в домах у сиятельств всяких, даже у светлостей бывал (у того самого герцога итальянского). Так там у каждой дамы – комната с эстрадо , с коврами да с подушками. А тут словно узилище какое. – Род моего мужа в свойстве с Ампуэро, но те живут в Леоне, а этот сеньор, вы говорите, из Эстремадуры… Ее сиятельство изволили в кресле восседать, мне же скамейка досталась. Но все-таки усадила! Это мне понравилось даже. И что на «вы» – тоже понравилось. – Сеньора Брантес-и-Энрикес наша дальняя родственница. Она – человек добрый, наверно, и в самом деле пожалела этого рыцаря… Замолчала, куда-то вверх поглядела. – Но в любом случае мы, само собой, поможем. Не по-христиански бросать человека на дороге, тем более защитника нашей Кастилии… Да, конечно. Нельзя сказать, чтобы сомнения мои совсем развеялись. Но все же поменьше стали. Кажется, барынька в маске и в самом деле думала моему Дону Саладо пособить. Бывает же иногда, чтобы без подлости обошлось! Редко, правда… – У нас есть хорошие лекари, в том числе по душевным болезням. Увы… Вы же видели моего мужа. Ап! Кивнул я, с ее сиятельством соглашаясь, а сам глаза незаметненько опустил. Взгляд чтобы не выдал. Зря ее сиятельство меня за собачку принимает. Впрочем, собаки – они тоже умные. |