Онлайн книга «Подлодка»
|
Внезапно тонкая оболочка окутавшего меня сна разрывается: надрывается сигнал тревоги. Палуба уже наклонилась. Шеф с взъерошенными спросонья волосами протискивается за спины операторов рулей глубины. Неподвижная фигура командира становится рядом с ним. Штурман, поднявший тревогу, вцепился в трап. Он все еще тяжело дышит после того, как с усилием задраил люк. — Поднять корму — вперед десять — сзади пятнадцать — вверх помалу! — командует шеф. — Тень — на девяноста градусах — вполне отчетливая! — в итоге объясняет мне штурман. Включено акустическое оборудование; голова акустика высунулась в проход. Его глаза пусты, он медленно выискивает звуки в воде. — Шум винтов на семидесяти градусах — удаляется! — и спустя немного. — Шум слабеет — затихает! — Вот так, — говорит командир, ни разу не пошевелившийся за все это время, и слегка пожимает плечами. — Курс сто тридцать градусов! И исчезает в отверстии круглого люка. Итак — пока мы остаемся под водой. — Слава Богу, стихло! — Какой-то быстроходный корабль без эскорта — никаких шансов в такую темень! Стоит мне добраться до своей койки, как я тут же отключаюсь. «Замечен конвой противника — UX». «Замечен конвой. Квадрат XW, курс сто шестьдесят градусов, скорость десять узлов — UX». «Противник движется зигзагообразным курсом примерно на пятидесяти градусах. Скорость десять узлов — UW». «Конвой движется несколькими кильватерными колоннами. Окружен кораблями сопровождения. Курс двадцать градусов. Скорость девять узлов — UK». Радио не предоставляет нам ни малейшей возможности. Мы знаем все, что происходит на Атлантическом театре военных действий, но мы не можем добраться ни до одного из конвоев, о которых оно сообщает. Все они — в Северной Атлантике. Мы находимся слишком далеко к югу от них. — Если оно так и дальше пойдет, мы проторчим в море до Рождества, — говорит Зейтлер. — Ну и что с того? — отвечает ему Радемахер. — Никаких причин для беспокойства. У нас на борту есть рождественская елка. — Да ладно тебе! — Да я говорю тебе! Эта штуковина искусственная, складная — типа зонтика — в картонной коробке. Если ты мне не веришь, спроси у Первого номера. [41] — Обычное дело на военном флоте! — замечает прапорщик Ульманн. Затем, к моему удивлению, он начинает делиться с нами своим рождественским опытом: — В нашей флотилии обязательно кто-нибудь да погибает в Рождество. Впрочем, под Новый год — тоже! В 1940 это был боцман. Незадолго до полуночи ночи в сочельник он решил слегка разыграть нас. Решил поразить нас своей бесшабашностью. Приставил пистолет себе ко лбу и нажал на спусковой крючок, когда мы, разинув рты, стояли вокруг и глазели на него. Конечно же, он заранее вынул обойму. Только он не догадался вспомнить о том патроне, который был уже в стволе. И — бах — задняя часть его черепа отлетает прочь. Надо же было так испортить всем праздник! История разлетевшегося на куски черепа напомнила о чем-то Инриху: — А у нас один парень напрочь снес себе все лицо — в канун Нового года. Я тогда еще служил на сторожевом корабле. Мы все напились в усмерть. Ровно в двенадцать часов один из унтер-офицеров поднялся на мостик с чем-то вроде ручной гранаты. Тогда было еще много таких древних штуковин. Мы поджигали их точь-в-точь как фейерверк, при помощи запального шнура. Он стоял рядом с леером, приложил зажженную сигарету к запалу и как следует раздул огонь. Все получилось замечательно. Только потом он перепутал руки: швырнул сигарету за борт и остался стоять, держа гранату прямо у себя перед носом. Само собой, она разорвалась — это тоже было очень некстати! Мне расхотелось слушать их дальше. В унтер-офицерском отсеке опять полным ходом идет инструктаж младших офицеров. Занятия с личным составом проводит первый вахтенный офицер: — …пали смертью храбрых во время атаки на вражеский конвой… У Старика глаза лезут на лоб, он в ярости: — «Пали»? Еще одно выражение, глупое до идиотизма. Должно быть, он оговорился? Я видел тысячи фотографий «павших» моряков. Они не слишком хорошо выглядели после своего «падения». Почему ни у кого не хватит мужества откровенно признать, что люди, о которых идет речь, утонули? Меня тошнит, когда я слышу всю эту чушь, которую болтают о нас. Он вскакивает на ноги и направляется в свой закуток. Возвращается назад, держа в руке газетные вырезки: — У меня тут кое-что отложено — хранил специально для Вас. «Ну вот, господин первый вахтенный офицер, так-то! Еще пять тысяч гросс-регистровых тонн. Но завтра у моей жены день рождения. Мы должны его как-нибудь отметить. Почтить наших доблестных женщин! Мы никогда не должны забывать о них!» Первый вахтенный понимающе улыбнулся, и командир прилег на свою жесткую койку, чтобы хоть немного поспать. Но не прошло и часа, как его разбудил первый вахтенный офицер: «Транспорт ко Дню рождения, господин каплей!» Командир взбежал на мостик: все произошло очень быстро. «Первый и второй аппараты к залпу из надводного положения товсь!» Обе торпеды поразили цель. «Не менее шести тысяч гросс-регистровых тонн!» — сказал командир. «Господин капитан-лейтенант доволен свои подарком ко Дню рождения?» «Очень!» — ответил командир. И лицо первого вахтенного офицера озарилось радостью. Старик продолжает ругаться: — И это дерьмо дают читать людям! Невероятно! Куда ни посмотри — у всех стиснуты зубы, лица с застывшим на них отвращением, раздражением, недовольством. Просто невозможно представить, что где-то еще есть твердая земля, дома, уютные комнаты, абажуры, тепло от камина. Жар очага. Внезапно мне припоминается запах печеных яблок, распространяющийся из-за железной решетки зеленого камина, достававшего до потолка в нашей гостиной в доме на Банхофштрассе, 28. Там всегда в это время года были печеные яблоки. Я вдыхал их сладкий, пряный аромат. Я стянул одно, — горячо, горячо, горячо! — переливающееся разноцветьем лопнувшей кожуры. Яблоки были из нашего сада: такой сорт с красными прожилками на желтом фоне, красные лучи сходились в цветок. Казалось, будто каждый такой цветок был покрыт прозрачным красным лаком. — Здесь хорошо. Ни почты, ни телефона, — неожиданно замечает Старик, присаживаясь на кожаный диван рядом со мной. — Хорошо вентилируемая лодка, приятная деревянная отделка, открытый дом. В целом мы неплохо устроились. — …по уши в дерьме, — вставляет шеф, выскочивший, как черт из коробочки. — Он-то прекрасно устроился, не так ли? И ему не приходится беспокоиться о продвижении по службе — ему даже позволено курить. |