Онлайн книга «Когти тигра»
|
И тут новая мысль сразила его, буквально придавила плашмя к подушке и матрацу. Ведь это он, именно он, никто другой, виноват в том, что Володька погиб! Он не смог достаточно быстро притабанить… Сдуру еще и оглянулся на ту мину. Потерял несколько драгоценных секунд. А ведь дело было в секундах!.. Утром Григорий не запрыгал к окну, как обычно; Море расстилалось за окном синее-синее. Но к чему смотреть на него? Оно же только мучает, напоминает о Володьке… «КЛИНИЧЕСКАЯ» ТУСЯ Угрюмый, насупленный, слонялся Григорий по больнице. Костыли будто аккомпанировали его мыслям. Сухо пощелкивая в такт, они приговаривали: «Так-то, брат! Так-то, брат!» Однажды его по рассеянности занесло в женское отделение. Там, в коридоре, он увидел девочку, которая читала, пристроившись у окна. Девочка сидела на табурете, согнувшись, уперев руки в колени. Раскрытая книга лежала перед нею на другом табурете. Поза была не только странная, но и очень неудобная. Григорий в изумлении остановился. Довольно долго простоял он так, пока девочка наконец не удостоила заметить его присутствие. Над книгой поднялось измученное, почти серое лицо с прилипшими ко лбу мокрыми прядями. Дыхание было затрудненное, со свистом. Узенькие плечи поднимались и опускались, в мучительном усилии проталкивая воздух в легкие. – Ну чего ты стал? – спросила девочка сердито, но с расстановкой, потому что жадно хватала воздух ртом. – Не видишь, у меня приступ! Григорий удивился еще больше: – А ты читаешь?! – Я читаю, чтобы отвлечься. – Но ты же плачешь, – робко возразил он, видя, что по лицу девочки текут слезы. – Фу какой глупый! Я плачу не о себе. Я плачу о бедной Флоренс. И она с раздражением перевернула книгу обложкой вверх. Там стояло: «Диккенс. Домби и сын». После этого она отвернулась и опять уткнулась в книгу, считая, видимо, что вопрос исчерпан. Григорий молча смотрел на нее. Так прошло две или три минуты. Перевернув страницу, она кинула через плечо: – Ты еще не ушел? И сконфуженный Григорий запрыгал на костылях обратно в свою палату. Однако на следующий день он вернулся. Что-то в этом было непонятное, какая-то загадка. А когда он натыкался на загадку, ему хотелось немедленно ее разгадать. Девочки в коридоре не было. – Кого шукаешь, мальчик? – Из дверей грудью вперед выплыла молодая санитарка, очень разбитная, веселая и такая лупоглазая, что ее можно было принять за краба-красняка. Озираясь по сторонам – деру бы дал, если бы не эти костыли, – Григорий пробурчал: – Була тут… Кныжку читала… – А, ухажер пришел! До нашей Тусечки ухажер пришел! – радостно, на весь коридор заорала санитарка. Ну и голос, пропади ты вместе с ним! Граммофон, а не голос! Григорий начал было уже разворачиваться на своих костылях, но громогласная продолжала неудержимо болтать: – В палате Тусечка твоя, в палате! Консилиум у нее. Ты думаешь, она какая, Тусечка? В газетах пишут про нее. Умерла раз, потом обратно ожила. Клиническая смерть называется! Она произнесла «клиническая» с такой гордостью, будто сама умерла и ожила. Григорий совсем оробел. Стоит ли связываться с такой девчонкой? Еще от главного врача попадет. «Консилиум»! «Клиническая»!.. Но вечером, ужасно конфузясь, он в третий раз притопал к дверям женской палаты, хотя знал, что это запрещено. УМЕРЛА И ОЖИЛА – ЭТО НАДО СУМЕТЬ! Вообще-то Григорий не интересовался девчонками. В окружавшем его мире, еще не обжитом, разноцветном, таившем так много радостных неожиданностей, было кое-что интереснее, на его взгляд: море, например, военные корабли, рыбалка, дельфины. Но «клиническая» Туся, бесспорно, выгодно отличалась от других девчонок. Умерла и ожила! Это надо было суметь. И ведь он тоже умирал и ожил! В какой-то мере это сближало их. Девочка сидела на подоконнике, опершись спиной на раму, с книгой в руках. Григория она встретила по-хорошему. – Флоренс и Уолтер полюбили друг друга! – радостно объявила она. Григорий и понятия не имел, кто эти Флоренс и Уолтер, но, будучи вежливым малым, одобрительно сказал: – Цэ добрэ. Выяснилось, что Туся больна бронхиальной астмой. – Вдруг мои бронхи сужаются. И тогда не хватает воздуха. Как рыбе на берегу, понимаешь? Это-то он мог понять. Понавидался рыб на палубе и на берегу. Часто ли бывают приступы? По пять-шесть в день? Ая-яй! Он сочувственно поцокал языком. – В больнице реже, – сказала Туся. – Здесь меня лечат. Еще то хорошо, что во время приступа никто не причитает надо мной. А дома мать встанет у стены, смотрит и плачет. На меня это действует. Вроде бы невежливо спрашивать у человека: ну а как вы умирали? Но Григорий рискнул спросить. – О! Это на операционном столе было. – Туся беспечно тряхнула волосами. – К астме не имеет отношения. Я и не помню, как было. Лишилась сознания, сделалась без пульса. Начали массировать сердце на грудной клетке, делать уколы и искусственное дыхание. Две минуты была мертвая, потом ожила. Она посмотрела на Григория, прищурясь и немного вздернув подбородок. Все-таки она задавалась, хоть и самую малость. Впрочем, кто бы не задавался на ее месте? Для поддержания собственного достоинства Григорию волей-неволей пришлось упомянуть о балаклавской мине. То, что он тонул и вдобавок был контужен, явно подняло его в глазах новой знакомой. И это было, конечно, хорошо. Но она со свойственным женскому полу неукротимым любопытством тут же принялась вытягивать из него подробности: – Ну, бухнуло. А дальше? Как ты тонул? Как ты задыхался? Твои бронхи, наверное, сразу же сузились от воды. А второй мальчик? Ты сказал, что в лодке с тобой был еще второй мальчик. Где он? Тоже здесь, в больнице? Что же ты молчишь? Но Григорий только жалобно и сердито перекосил рот, как обезьяна, у которой отнимают преподнесенное ей лакомство, круто повернулся и застучал по коридору костылями с такой поспешностью, будто спасался от погони. «ДУРАЧИНА ТЫ!» Назавтра он не пришел к подоконнику в коридоре. Не пришел и послезавтра. А на третий день, возвратясь откуда-то и пробираясь мимо его койки, сосед бросил ухмыляясь: – Выйди. Ждет. Он выскочил на костылях в коридор. Там стояла Туся и, нахмурясь, смотрела на него. – А я знаю, почему ты убежал, – объявила она, стараясь после быстрой ходьбы справиться со своим дыханием. – Нянечки мне сказали: тот мальчик утонул. Ты очень его жалеешь. Ты – настоящий друг. |