Онлайн книга «Кусатель ворон»
|
– Яйца что надо, – подтвердил Листвянко и сунул мне корзинку. Действительно, крупные. Такие… Короче, на птицефабриках таких уже не делают. Я достал одно, стукнул о перила крыльца. Не разбилось, крепкое, пришлось стукнуть еще. Александра с недоумением разглядывала яйцо, как будто в первый раз видела, у них в Германии что, совсем двадцать первый век наступил – яйца уже чищеные продаются? Или курицы их без скорлупы несут? А Дитер с Боленом ничего, жевали вовсю. – Костлявая рука голода, – сказал я. – Мы отрезаны от цивилизации и теперь целую неделю будем питаться только одними яйцами. Александра кивнула и принялась шелушить яйцо. – Я эти яйца есть уже не могу, – сообщил Капанидзе. – А бабки меня все кормят и кормят – утром яичница, днем зразы, вечером гоголь-моголь… – А ты качайся, – посоветовал Листвянко. Он уселся во главе стола и тоже приступил к завтраку. – Что? – не понял Капанидзе. – Качайся. Подтягивайся, отжимайся, гирю поднимай. Знаешь, какие на яйцах банки набьешь? Это ведь сплошной белок. Листвянко продемонстрировал «двойной бицепс спереди», отправил яйцо целиком в рот, стал жевать. Капанидзе задумался, а я тоже стал есть. Яйцо оказалось действительно вкусным, просто очень. Обычно всухомятку яйца не очень едятся, а эти ничего, я две штуки слопал только так, на третье нацелился. Остальные не отставали. Даже Жохова. Капанидзе смотрел на нас с интересом. Скучно ему тут, наверное. В таком возрасте в глуши да со старухами завыть можно. А он вроде ничего, на гармошке играет, держится. Хотя, наверное, привыкаешь. – Ну, а вообще как тут? – в унисон с моими мыслями поинтересовался Пятахин у Капанидзе. – Чем живет Ефимов Ключ? Песни по вечерам поете, я слышал, в карты вроде как играете. Я тоже в карты неплохо играю, кстати. В двадцать одно… – Мы в дурачка, – улыбнулся Капанидзе. – Это же для детсадовцев игра, – Пятахин очистил четвертое яйцо. – Никакого интереса. Давай я тебя в покер научу – очень захватывает… Листвянко пнул Пятахина в голень, Пятак замолчал. – Летом варенье еще варим, – сказал Капанидзе. – Чай потом пьем. А зимой я в школу хожу за реку, тут до Сивцева семь километров на лыжах, а оттуда уже автобус забирает. – Семь километров? – переспросила Александра и посмотрела на Капанидзе с уважением. – Ага, – кивнул он. – Я бегаю. – Так, значит, вот так просто и живете? – спросила Снежана. – Так просто и живем, – ответил Капанидзе. – Летом сено еще косим, пряники печем… – Пряники? – облизнулся Пятахин. – По субботам, – уточнил Капанидзе. – Покровские, с медом, лещиной и изюмом. По старинным рецептам. Их потом Дрынов продавать отвозит. – Я люблю пряники, – вдруг печально сказала Снежана. И все на нее посмотрели. И я посмотрел, и вдруг увидел, что Снежана не накрасилась, и стала от этого только красивее, и пряники она давно любит, но не ест, бережет фигуру. – Ясно все с вами, – подвел итог Пятахин. – Зимой – школа, летом – пряники, осенью волки воют. Что-то в этом есть. А как насчет досуга? Я понимаю – карты, хор пенсионерок, электричества нет, а вот достопримечательности как? Памятники природы? Стоянка НЛО? Снежный человек? Капище какое? У нас, между прочим, одна девушка есть, служительница культа, куда ни приедем – везде капища осматривает. Пятахин подмигнул Жоховой, та в ответ показала ему дулю. Капанидзе рассмеялся. – У нас тут курган, я же говорил, – Капанидзе махнул рукой. – Но там ничего интересного, одни горшки да черепки, я смотрел. Черепа еще. Они штук десять понавыкапывали. – Которые у нас в бараке? – спросила Жохова. – Ага, – кивнул Капанидзе. – Украсили комнату. Нормальные черепа, чистые. – А бусы? – спросил Пятахин. – Ты говорил, эти бусы твои кучу бабок стоят? Может, там еще есть? – От двух до шести, – сказал Листвянко. – Что? – не понял Пятахин. – Разграбление памятников археологии группой лиц по предварительному сговору, – пояснил Листвянко. – От двух до шести. – Я несовершеннолетний, – отмахнулся Пятахин, но неуверенно. – Это ты прокурору расскажешь, – кивнул Листвянко. – Там еще штраф восемьсот тысяч, кстати. Давай, Пятак, копай курган, порадуй маму. Энтузиазм Пятахина скис, он вернулся к яйцам, попытался зажевать сразу две штуки, получилось, кстати, яйца – пища богов, так по телевизору показывали. И древнегреческих героев. Интересно, если нас перевести в древнегреческих героев? Снежана, понятно, Афродита. Листвянко – Аполлон. Жохова… Цирцея какая. Или Цирцея римская? – А еще что-нибудь кроме кургана есть? – поинтересовалась Снежана. – Все равно застряли. Может… Снежана огляделась. – Пляж какой? – предположила она. – Тут страус Прошка, – сказал Пятахин. – Это лучше всякого пляжа. – Сам ты Прошка, – огрызнулась Снежана. – Если тебе нравятся страусы, то можешь сам с этим страусом целоваться. – Есть родник, – перебил Капанидзе. – Главная у нас тут достопримечательность. Ефимов Ключ. Я стал есть очередное яйцо. Люблю вообще-то всю эту этнографию. В каждом районе свои истории, свои закорючки и свои заморочки. Все эти крокодилы в болотах, гигантские щуки в ручьях, тайные тропы в параллельные измерения, заброшенные церкви с застрявшей в стенах нечистью, клады, само собой. Истории про клады я особо любил. – Это родник такой, – пояснил Капанидзе. – Его нашел Ефим… – Погоди, погоди, расскажу, – перебил Пятахин. – Жил сто лет назад Ефим, известный охотник на выхухоль… – Кузнец, – поправил Капанидзе. – Он кузнец был. – Кузнец. И вот пошел этот кузнец на охоту на выхухоль… – Зачем кузнецу на охоту? – удивился Капанидзе. – Он за грибами пошел на Алешкино болото, хотел груздей насолить. А на него накинулись волки – у нас тут всегда волков полно водилось. Ефим, конечно, мужиком был здоровенным, он раз – одного волка поймал, схватил его за лапу и давай над головой вертеть и других волков этим волком зашибать. И почти всех уже перебил, но оступился. – Ай-ай-яй, – помотал головой Пятахин. А остальные со вниманием слушали, серьезно. Наверно, потому что Капанидзе рассказывал. – Тут волки на него и накинулись. Короче, всего искусали вдоль и поперек… Все окончательно отвлеклись от яичного завтрака, заинтересовались, про яйца забыли, все, кроме Пятахина, само собой, он слушать-слушал, но про яйца тоже не забывал. – Его искусали до смерти, и он полз три дня через леса, – вставил Пятахин. – Я так и знал. |