Онлайн книга «В Советском Союзе не было аддерола»
|
Номер десять. У меня больше нет сил писать. Вот как должна выглядеть дневная инструкция по заботе о себе. ********** КОНЕЦ ИНСТРУКЦИИ ДЗС *********** Правильным вопросом было бы: ты к этому готова, Мона? Я к этому не готова, но правильный вопрос не прозвучал. * * * Еще один день. * * * Еще два дня. * * * Еще один день молчания. Нечего сказать. * * * Мне нужно что-то, за что я могла бы уцепиться. Может быть, мне просто нужно вспомнить, кем я была до того, как оказалась здесь. * * * Кем я была раньше? * * * Кто я сейчас? * * * Еще один день. Нечего сказать. Мне нечего сказать вам. Я не знаю. * * * Прошел еще один день. * * * Прошло тридцать семь дней. Я все еще не знаю, кто я. * * * Правильным вопросом было бы: что ты помнишь о Брайтон-Бич, Мона? И вдруг я вспомнила, как под утренними лучами солнца, пробившимися в школьный коридор через пласты давно не мытых школьных окон, ее шея мгновенно нагрелась под моими пальцами и стала походить на чурчхелу, плавившуюся под солнцем в моих воспоминаниях. Ребристый поток грецких орехов под вязкой кожурой из пастилы был на ощупь таким же, как горло Жанны, и ее зеленые глаза и ярко-розовые губы с толстым слоем помады всколыхнули в памяти почти забытое лето, острый и сладкий запах инжира, пыльные, опустевшие в летнюю жару улицы, душную бабушкину квартиру и ржавый запах пальцев, если долго держаться за металлический поручень в автобусе. Чурчхелу гроздьями развешивали на улицах торговки в платках и пестрых юбках, пожилые женщины лет сорока, которые, как оказалось, были гораздо моложе моей мамы сейчас. Но маме тогда было чуть за тридцать, химия, пышная прическа и огромные очки. Если все детство провести в углу между книжным шкафом и подоконником, то даже ситцевые юбки превращаются в шелк и парчу, а фруктовые ларьки около дома – в восточный базар. Запах специй, который, возможно, я никогда и не слышала в детстве, а напридумывала десять лет спустя, возник в памяти вместе с чурчхелой, а перед глазами встала блузка с короткими рукавами в восточных огурцах на женщине, которая меня угощала: – Держи, дочка, еще придешь ко мне и спасибо скажешь, – а я пялилась на вертикаль пуговиц, черная, черная, черная – белая – черная – одна была лишняя и больше других, и с нее свисала нитка, я хотела то ли дернуть, то ли сказать, но сказать вслух лишнее слово было так страшно, что я только мотнула головой и уткнулась в мамину юбку. – Что ты, – пригладила мне волосы мама, – скажи тете спасибо. А тетя, со своими длинными серьгами и волосами в комок, мне казалась как бабушка. – Спасибо, – сказала я в мамину юбку, чувствуя, как чурчхела липнет к рукам, а острые края колотых орехов прорываются сквозь пленку пастилы в мои пальцы – хотелось сжать кулак изо всех сил и посмотреть, что из этого получится. Монамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамона Не называйте меня больше по имени, меня так больше не зовут. – Мона, ты слышишь меня? – Я больше не Мона. Нужно не бояться. * * * Опять все то же самое, но у меня в голове как будто иногда что-то начинает жить – и сразу умирает. * * * Нет, я ошиблась. Ничего нет. – Мона, ты говоришь о том, что ты испытываешь боль? Что ты имеешь в виду? Больше не могу. – Мона? Молчание. – Мона? Молчание. – Мона, где ты? Мне страшно. * * * Доброе утро, Мона. Я думала об этом всю ночь, и вот что мне приснилось. Как я продолжала давить, переставляя ноги, чтобы Жанна не попала коленкой, а она все пинала и молотила меня кулаками по спине. Потом нас разняли. Я ушла из лагеря домой и расплакалась по пути, потому что мне было обидно и странно, что это я – я – впервые в жизни подралась. Я все сделала по технике, все как учил меня Игорь, потому что он знал, что рано или поздно это должно случиться, а я нет, но в его рассказах не было ничего о том, что происходит после, – а то, что происходит после, продолжает происходить в сотни раз дольше, чем сама драка. Драка – это секунды. А послевкусие от нее – часы, дни, годы, вся твоя жизнь. Иногда оно хорошее. Или не очень хорошее, но полезное. – Не нужно пытаться строить из себя героиню, – говорил Игорь. – Драка – это не кино. Просто берешь ее за горло и сжимаешь пальцы, пока она тебя не отпустит. Это я тоже вспомнила. Перестань бояться. Ничего не случится. * * * – Мона, ты помнишь, кто такая Жанна? – Нет. – Ты однажды упомянула ее. Ты сказала, что это девочка, с которой ты подралась в детстве. Это важный для тебя эпизод? – Да. – Почему, Мона? – Потому что… Потому что… – Что, Мона? – Я не могу. – Ты не можешь вспомнить? – Я не могу. * * * Прошел еще один день. * * * Еще один день. * * * Прошло столько дней, что я не смогла запомнить. * * * Правильным вопросом было бы: что ты помнишь о Брайтон-Бич, Мона? Теперь я помню Игоря. Да, Игорь – вожатый в летней школе на Брайтон-Бич, куда меня отдают каждый год родители, чтобы я не скучала дома и не зачастила на Манхеттен морально разлагаться. Родители думают, что их дети читают русскую классику и дифференцируют функции, – а дети в это время устраивают пикник с чипсами в Централ-парке и пытаются подражать своим американским сверстникам: делиться на группы из крутых и не очень, не общаться друг с другом до конца лета и тихо друг друга ненавидеть, тоже до конца лета. В таких случаях всегда есть девочка-другая, которая хочет стать королевой. Да, это была Жанна. Она была самой старшей из всех, high school senior [22], и право возраста неоспоримо позволяло ей претендовать на роль королевы. |