Онлайн книга «Тайга»
|
– А я за границу… – сообщил Фомин. – В Польшу, что ль? – поинтересовался Цыган. – Попробую в Польшу, – ответил Фомин. – Поляки выдают. – Ну, в Прибалтику… – Выдадут… Финляндия, говорят, тоже выдавать стала… – веско заметил Цыган и рассмеялся. – А здорово вам товарищ Сталин хвосты прикрутил! Убежать – и то некуда! Вот что, черти-политики: забивайтесь вы куда-нибудь с «липой» в Среднюю Азию и сидите там, войны дожидайтесь. Говорят, война скоро будет с немцами. Товарищу Сталину дадут по шее, а заключенных освободят. – Эх, Цыган… – вздохнул Фомин. – На войну не только одни заключенные надеются, а вся Россия. – А, промежду прочим, я злобы против товарища Сталина никакой не имею, – весело заметил Цыган. – Мы, жулики, в местах заключения первые люди, нам доверие выказывают, а вы хоть и грамотные, а все-таки на последнем счету. И сроки политическим дают большие, чем нам, и судят вас строже. – Ну, вы же «социально близкий элемент»… – шутливо заметил Фомин. – Во-во! – охотно согласился Цыган, не поняв иронии. – …Достоевский еще семьдесят пять лет тому назад указал на связь интернациональной революции с уголовным миром, – добавил я, обращаясь к Фомину. – Видал! – восхищенно воскликнул Цыган и даже слегка прихлопнул в ладоши. Отдышавшийся Чуб вдруг подал голос: – А жалко, братва, Крутикова. Человек пожилой, к семье рвался. И вот – девять грамм [15] получил… А может, и еще кто из нас получит. А?.. Наступило молчание. Настроение как-то сразу упало. В самом деле, ведь мы только еще начинали свой скорбный путь беглецов-зверей, по следу которых идут охотники с пятиконечными звездами на фуражках. Молча стали укладываться спать. Алюминиевая луна висела прямо над нами; на острых верхушках деревьев торчали крупные голубые звезды, как на рождественских елках. Где-то неподалеку жутко и глухо ухал филин и, словно вторя ему, плакал в овраге песец. Цыган вздохнул. – Нехорошо… – Что – нехорошо? – не понял я. – Нехорошо, что мы так близко от зырянской деревни… – пояснил он. – В каждой деревне застава охраны, а на все заставы уже сообщили по телефону о побеге. Как бы вокруг деревень шарить не стали… еще собак пустят. – Им и в голову не придет, что мы на север двинули, – сонно пробормотал Фомин. – Спи, Цыган. Перед рассветом я проснулся от странного ощущения, которое впоследствии часто припоминал и никогда не мог понять, в чем оно, это необыкновенное ощущение, выражалось. Мне что-то снилось, кажется Москва, Кривоарбатский переулок, и я, школьник, с ранцем за спиной, огибаю угол дома, подхожу к воротам школы. Но странно, под ногами не тротуар, а прошлогодние листья, жалкие, гниющие, дымчато-серый мох. Я понимаю, что это сон, очень хорошо понимаю, и понимаю, что надо немедленно, сейчас же стряхнуть этот сон, иначе произойдет что-то страшное, непоправимое. И невероятным усилием сознания я прогоняю этот сон и разлепляю тяжелые, как олово, веки. Луны нет. Зябко. Из оврага студнем всползает на бугорок предутренний туман. Он обволакивает сосны, приникает к земле. Еще сумрачно. И необыкновенно тихо. Я поворачиваюсь и вижу, что Цыган тоже проснулся, сидит, упираясь руками позади себя, и напряженно прислушивается. Рот его слегка полуоткрыт, красивые глаза чуть прищурены. Заметив меня, он прикладывает к губам пальцы – тише! Справа и слева от меня беззвучно спят мертвым сном уставших Фомин и Чуб. И вдруг отчетливо, ясно я слышу хруст веток под сапогами и чувствую, как замирает, холодеет сердце. И на моих глазах густо, с поразительной быстротой бледнеет Цыган. И чем дольше я вслушиваюсь в хруст веток, тем все непонятнее, откуда он идет; он слышится отовсюду: и впереди, и сзади, и слева, и справа… – Окружают… – еле слышно шепнул Цыган, не двигаясь. И – новый звук: осторожное, нервное поскуливание, совсем где-то рядом. – С собаками… пропали… – выдохнул Цыган и резко толкнул спящих Фомина и Ваську. Те разом взметнулись. Васька забормотал что-то, но Цыган размашисто закрыл ему рот ладонью. В одну секунду и Фомин и Васька поняли все. – Конец… – прошептал Фомин, взглядывая на меня. И по его взгляду я понял, что наступил действительно конец. Цыган встал на четвереньки, оглянулся. Выхода не было. Оставалась одна ничтожная, нелепая надежда – и Цыган коротко отдал приказ: – В стог… Задыхаясь, разбрасывая дрожащими руками сено, мы полезли в стог, наспех загораживаясь, маскируясь, стараясь пролезть как можно глубже. Через минуту я услышал ровный мягкий стук чьих-то лап, и бешеный, оглушительный лай разорвал напряженную тишину. В этот лай тотчас же вплелись громкие ликующие голоса людей и хлесткое клацанье винтовочных затворов. – А ну, вылезай, сволочь поганая! Мы не шелохнулись. – Скидывай сено, вам говорят! Мы еще медлили. – Перестреляем! А ну – долго с вами?.. Иван, пощупай их штычком, штычком пощупай… Дай-ка! Э-э-эх!.. Лежавший рядом со мной Чуб дико взвизгнул и, разбрасывая сено, выскочил на волю, как пробка из бутылки. – Вылезай, сволочь!.. У-у-у!.. Хлопнул выстрел. Я выскочил вслед за Васькой. Человек десять вооруженных охранников топтались возле стога. Чуб катался по земле, отбиваясь от наседавших на него клыкастых немецких овчарок. Едва я вылез по пояс из сена, как две собаки бросились на меня, сшибли с ног и, молча и злобно, стали в клочья рвать на мне одежду. Одна из них, особенно рьяная, все норовила вцепиться в лицо, и один раз ей это удалось – разорвала бровь; я зажал лицо руками и ткнулся в маленькую ямку. – Гады… стреляйте… – хрипел Чуб. – Чего псами травите! Стреляйте, гады… Яря собак, охранники стреляли в воздух, понукали их матерщиной. Все слилось в дикий, хаотический рев. Вдруг я почувствовал, что собаки бросили меня. Я чуть-чуть повернул голову, приоткрыл руку и, еле разлепляя залитые кровью глаза, взглянул… Овчарки, трепавшие меня, устремились на свежую жертву: из стога во весь рост вставал Цыган. Собаки попробовали было сбить его с ног, но Цыган устоял. Тогда собаки прыгнули ему на плечи. Цыган стряхнул их и изо всей силы пнул кожаным сапогом под пах ближнюю к нему овчарку. Собака взвизгнула и юлой завертелась у ног щупленького белобрысого охранника. – Ты!.. Собак бить! – заорал охранник, багровея и суетливо загоняя в магазин винтовки свежую обойму. – Да я… да я… Он вскинул винтовку к плечу и выстрелил. Цыган упал на одно колено, схватившись за горло. Из-под пальцев хлынула черная кровь, заливая клетчатую рубашку. Собаки, виновато помахивая хвостами, отбежали в сторону. И как-то сразу стихло. Цыган рывком повернул голову и, прикусывая посиневшую губу, сипло и громко крикнул через плечо: |