Онлайн книга «Тайга»
|
Карцер почти пуст. Возле слабо мерцавшей коптилки сидел на нарах какой-то старичок и читал потрепанное Евангелие, да в углу кто-то спал, укрывшись с головой бушлатом. – Здорово, папаша! – сказал Чуб, хромающей походкой подходя к старику: у него сильно болела ягодица, проколотая штыком. – Здравствуйте, – тихо ответил старик. – Нет ли хлебца? – осведомился Чуб. – Нету, милый. Мы повалились на нары. Фомин стал раскручивать окровавленную повязку на голове. Чуб, сняв штаны, осматривал рану на ягодице и вполголоса напевал: Мы бежали, Нас поймали Серые собаки… Рвали руки, Рвали ноги И штаны на с…е. Видимо, он был поэт. – За что вас посадили? – поинтересовался старик. – За побег, – ответил за всех Чуб. – А ты, папаша, за что на старости лет угодил в это святое место? – Не хочу на слуг анафемы работать. Я священник, – пояснил старик. – А-а… филон [16]! – знающе кивнул головой Чуб и снова запел: От работы прячемся под нары, Не один, а три-четыре пары. Коль нарядчик нас поймает — На работу выгоняет. Ой, зачем нас мама родила!.. Несмотря на усталость, мы долго не могли уснуть: думали-гадали, что будет с нами. За побег полагается 3 года прибавки к сроку или заключение в штрафной изолятор от 6 месяцев до 1 года, смотря по характеру побега. Нашему «делу» начальство дало быстрый ход. Уже на четвертый день приехал из Управления лагеря особоуполномоченный 3-го отдела младший лейтенант государственной безопасности НКВД Николай Ступин. Фомина он допрашивал два часа с лишним. Вторым вызвал меня. Допрос происходил в доме начальника лагпункта. В просторной светлой комнате, за обеденным столом сидел довольно красивый молодой человек в новенькой, с иголочки, форме. Выпроводив конвоира за дверь, он предложил мне стул и папиросу. После обычных вопросов о фамилии, годе и месте рождения, он прошелся по комнате, поскрипывая портупеей, потом стал против меня, провел рукой по волосам и как-то задумчиво спросил: – Значит, удрал? – Удрал… – чистосердечно признался я, глядя в его голубые по-девичьи глаза. – Что ж ты так? – Да вот так… – Ну, а если б пристрелили? Я промолчал. – Цыгана-то ведь убили. И Крутикова тоже, – сообщил он. – Я знаю. Чуть улыбнувшись розовыми губами, он сокрушенно покачал головой. – Ну и дурак же ты… Зачем убежал? – Тяжело было… – вздохнул я. – Побег – это не выход, – сурово сказал он. – Раз попался в лагерь – сиди, терпи, а время придет – освободят. Мать у тебя есть? – Есть. – И отец? – И отец. Он сел за стол и стал перебирать какие-то бумаги. Было в нем что-то детское, располагающее, человеческое, что редко бывает у следователей НКВД. – А сколько вам лет? – спросил я, набравшись храбрости: заключенные следователям вопросов не задают. Он охотно ответил: – Двадцать пять. На три года старше тебя… Слушай, Москва красивый город? – вдруг спросил он в свою очередь. – Для кого – как. Для меня – красивый. – А я, знаешь, еще никогда не был в Москве, – огорченно сообщил он. – Вот осенью отпуск получу и поеду. Надо посмотреть… Да, а кто был инициатором вашего побега? – Цыган… – ответил я. Так было условлено между нами: вали все на мертвого. Следователь улыбнулся и лукаво подмигнул мне: – Ой, врешь! Фомин – вот кто! Он и карту достал, и бусоль. – Нет, Цыган… – настаивал я. – Ну, чёрт с тобой! – махнул он рукой и принялся что-то записывать в протокол допроса. – Цыган так Цыган! Первый раз в жизни я видел такого симпатичного следователя. Я вспомнил Лубянскую тюрьму, первые дни допросов, вспомнил, как рукояткой нагана бил меня по голове и по лицу следователь – как не похож он был на этого славного парня! Было ясно: или молодой лейтенант был еще очень неопытен в делах, или просто симпатизировал мне, а быть может, и то и другое вместе. Задав еще несколько вопросов, относящихся к побегу, следователь снова вернулся к теме о Москве и долго, подробно расспрашивал меня о ней. – А скучно здесь, в тайге, – заключил он, потягиваясь. – Вам-то что! А вот нам, заключенным… Он строго посмотрел на меня, глазами запрещая продолжать беседу в этом тоне. В дверь постучали. – Кто еще там? – недовольно осведомился Ступин. Из-за косяка двери показалась красная физиономия Котова. – Товарищ младший лейтенант, разрешите войти? – Входите. Котов вошел, молодецки оправил у пояса гимнастерку. – Допрашиваете? – кивнул он головой на меня. – Стрелять их надо, как собак… – В чем дело? – сухо перебил его следователь. Котов подобострастно улыбнулся и с баса мгновенно перешел на тенор. Я прямо остолбенел: не верилось, что у нашего грозного начальника прорезался такой тончайший тенорок. – Обед готов, товарищ младший лейтенант, – доложил Котов. – На первое суп с печенкой, на второе – рябчики. Я специально стрелка послал в тайгу… шесть штучек убил… Я глотнул слюну, как-то вдруг наполнившую мой рот. – Хорошо. Идите, – обрезал его Ступин, а когда Котов был уже за дверью, громко крикнул ему вдогонку: – Да, вот еще что! Распорядитесь, чтобы беглецов накормили! Двойную порцию! – Есть! Следователь долго сидел молча, насупившись, бессмысленно чертя пером по листу бумаги. В коридоре громко высморкался часовой. Ступин встал и, поправляя кобуру нагана, тихо сообщил: – Допрос окончен. Я встал тоже и спросил: – Сколько же мне… добавят к сроку? – А убегать больше не будешь? – прищурив глаз, спросил он. – Нет. – Даешь слово, что не будешь? Поколебавшись, я твердо ответил: – Даю. – Ну, тогда хватит с тебя штрафного изолятора. Месяцев шесть получишь… Конвой, возьмите заключенного! * * * Через десять дней нам объявили приговор: Фомин получил три года добавочных к своим семи; Чуб и я приговаривались к заключению в штрафной изолятор на шесть месяцев. Следователь сдержал свое обещание. |