Книга Дважды два, страница 110 – Николас Спаркс

– Ты как раз вовремя! – Она быстро обняла меня. – И кстати, прекрасно выглядишь.

Мой выбор пал, по выражению Вивиан, на «Голливуд-лук»: черный блейзер, черные слаксы и черный тонкий свитер с V-образным вырезом.

– Честно говоря, я не знал, как одеться, – признался я, все еще ощущая трепет от ее краткого объятия.

– Подожди минутку, я только проверю, оставила ли няне все необходимое. И пойдем, хорошо?

Я смотрел, как она бежит вверх по лестнице, потом услышал ее разговор с няней. Она обняла и поцеловала Бодхи и вернулась в прихожую.

– Идем?

– Разумеется, – ответил я, очарованный одной из самых красивых женщин, каких я видел в жизни. – Но только с одним условием.

– Каким?

– Ты преподашь мне краткий курс этикета. Расскажешь, как полагается вести себя на открытии выставки.

Она рассмеялась, и этот беспечный смех развязал тугой узел напряжения, нарастающего у меня внутри.

– Об этом мы поговорим по дороге. – Она взяла из шкафа в прихожей кашемировую шаль. – Давай удерем отсюда, пока Бодхи не вспомнил о чем-нибудь важном. Тогда наш побег придется отложить еще как минимум на двадцать минут.

Я открыл перед ней дверь, пропустил вперед и отметил, как красиво платье облегает ее талию. Взгляд скользнул ниже, в памяти вдруг всплыл вечер, когда она помогла мне завязать галстук-бабочку. Я вспыхнул и отвел глаза.

Мы направились в центр города, где находилась галерея.

– Итак, эта выставка очень важна для тебя? – начал я. – Ты же серьезно трудилась, чтобы успеть закончить к ней все картины.

– Ну, это не крупный выставочный центр и не Музей современного искусства, но хозяин галереи знает свое дело. Он уже давно работает в этой сфере и раз в год приглашает на закрытый показ своих лучших клиентов. В том числе видных коллекционеров. Обычно он выставляет работы шести или семи художников, но на этот раз выбрал девять. Двух скульпторов, керамиста, витражиста и пять живописцев.

– И ты одна из них.

– Я каждый год оказываюсь в числе избранных.

– А скольких всего он представляет?

– Наверное, человек тридцать.

– Вот видишь! А ты еще скромничаешь. Никогда бы не подумал.

– Скромничаю потому, что мои картины не приносят больших денег. Вряд ли они когда-нибудь попадут на «Сотбис» или «Кристис». С другой стороны, большинство художников, картины которых стоят миллионы долларов, уже мертвы.

– Но это же несправедливо.

– А я и не спорю, – насмешливо отозвалась она.

– И какую роль ты играешь на открытии?

– Что-то вроде социального миксера и души компании, я – одна из нескольких хозяев вечера. Будут вино и закуски, мне надо держаться поблизости от моих работ – на случай, если гости пожелают задать вопрос или просто поболтать со мной.

– А если кто-нибудь захочет купить картину?

– Тогда он обратится к хозяину галереи. Не мне решать, сколько стоят мои работы. Несмотря на шутки про миллионы, мне трудно думать об искусстве в его денежном выражении. Покупать картину надо, если она тебе нравится. Если она говорит с тобой.

– Или просто потому, что она хорошо смотрится на стене?

– И по этой причине тоже, – улыбнулась она.

– Мне не терпится увидеть твои работы. Извини, что до сих пор так и не съездил в галерею…

– Расс, ты ведь занятой отец-одиночка. – Она пожала мне руку. – Я рада тому, что ты согласился сходить со мной на открытие сегодня. Так что мне будет с кем поговорить, если моими работами никто не заинтересуется. Знаешь, это довольно уныло – стоять рядом со своей картиной и видеть, как люди равнодушно проходят мимо или отводят взгляд, когда пытаешься заговорить с ними.

– С тобой такое уже бывало?

– Не один раз, – кивнула она. – Далеко не всем по душе мои работы. Искусство субъективно.

– А мне они нравятся. По крайней мере, те, которые я видел у тебя дома.

Она засмеялась.

– Это потому, что тебе нравлюсь я.

Я повернулся к ней.

– Все верно.

К тому времени, как мы подъехали к галерее, нервозность рассеялась. Рядом с Эмили я чувствовал себя легко, потому что и она вела себя со мной непринужденно. Я успел привыкнуть к тому, как вдохновляет чувство, когда тебя принимают таким, какой ты есть. Пока мы шли к двери, я думал, как сложилась бы моя жизнь, если бы я женился на Эмили, а не на Вивиан.

Эмили перехватила мой взгляд и склонила голову набок.

– О чем задумался?

Я смутился.

– Да вот о чем: как хорошо, что Лондон и Бодхи друзья.

Она скептически прищурилась.

– А по-моему, ты думал совсем не о детях.

– Не о детях?

– Нет, – с понимающей улыбкой подтвердила она. – Я почти уверена, что ты думал обо мне.

– Здорово, наверное, уметь читать мысли.

– А как же, – подтвердила она. – И кстати, вот тебе еще один фокус: сейчас я войду в галерею, не прикоснувшись к двери.

– И как же ты это сделаешь?

Она притворилась разочарованной.

– А разве ты ее не откроешь? А я-то думала, ты джентльмен.

Рассмеявшись, я распахнул перед ней дверь. Внутри галерея была ярко освещена и выглядела как лофт в бывшем фабричном помещении – большое открытое пространство и несколько тонких перегородок, не доходящих до потолка. На перегородках висели картины, и я насчитал человек двадцать, столпившихся возле них; некоторые держали в руках широкие винные бокалы, другие – высокие узкие бокалы для шампанского. Официанты кружили по залу, разнося закуски на серебряных подносах.

– Давай вперед, – предложил я. – Сегодня ты звезда.

Эмили оглядела зал и повела меня к седому джентльмену аристократического вида. Им оказался Клод Барнс, владелец галереи. Рядом с ним стояли две пары, приехавшие из других городов специально, чтобы побывать на выставке.

Я взял с подноса у проходящего официанта два бокала с вином, отдал один Эмили, и мы присоединились к общей беседе. Я увидел, как Эмили указывает на несколько работ в глубине зала, и, когда разговор завершился, она повела меня к ним.

Несколько минут я рассматривал ее картины. Они были не только ошеломляюще прекрасны, но и таинственны. У Эмили дома я видел абстрактные полотна, а эти были вполне реалистичны. Взрыв цвета на холсте, резкие и смелые мазки. Одна картина особенно привлекла мое внимание.

– Они удивительные, – искренне сказал я. – Представить себе не могу, сколько труда в них вложено. С которой из них было больше всего мороки?

– Вот с этой. – Она указала на картину, которую я выделил из всех.