Книга Мой милый Фантомас (сборник), страница 51 – Виктор Брусницин

Егор отвернул от окна голову, сообщив о внимании, затем повернулся всем корпусом. Ласково оглядел Розу и бесцеремонно выпытал:

— Роза, у меня есть вопрос, который я задам, чтоб его не стало, — ты в трусах?

— Хам! — развернулась Роза.

— Наконец я добился признания, — буркнул вслед Егор.

Пока он отсутствовал, Виталий читал, достав откуда-то жидкие листки, отрывок то ли пьесы, то ли рассказа Егора:

«В тени раскидистого дуба стояли трое: верзила о крупном, обвислом, похожем на лемех носе по имени Пошел Вон, юная аршиночка, блондинка бальзаковского возраста с родовым пятном в глаз и щеку, какие случаются у коров или лошадей, Оля Фу-Фу с наследством от отца в виде Оле-говна, и человек стальной выдержки — речь о И-горе по фамилии Ум-Ник, поникшем умом слезливом молодом старце.

— Этот дуб раскидист, — малозначительно и веско молвила Фу-Фу.

— Он имеет все основания, — зло улыбнулся Пошел Вон и топнул ногой, удостоверяя в основательности дуба.

— На то он и дуб, — с апломбом вкрапил И.

— Нато творит что взблагорассудится, — взяла мессидж Фу-Фу, — пора писать заявление.

— Вам, мадемуа, только п и сать, — сделал важное наблюдение Горе, — это чревато.

Фу-Фу кокетливо юркнула взглядом в ответ на комплимент.

— Как тонко вы отметили относительно чрева: больше пописаешь, меньше поплачешь.

Вмешался Пошел Вон:

— Я бы все-таки вел разговор в настоящем времени.

— Водитель, — констатировала Фу-Фу и упала. Глаза закатились, нога в фильдеперсовом чулке встала дыбом и судорожно задергалась.

ГОРЕ тревожно закурил, начал раскачиваться с носков по пятки, милостиво щурил глаз. Задумчиво осведомил:

— Какая ранимая душа. — Заинтересованно обратился к Пошел Вон: — Послушайте, вы китаец? Я определенно нахожу в вас что-то китайское.

— Я — эмансипация, я — подлинник миражей, а также призрачная культяпка истины, я — выморочный лепет восточных квинтэссенций.

ГОРЕ восторженно ахнул, зарыдал и деловито затряс пальцем.

— Я чувствовал фибром… — Сей секунд испуганно затрясся, скривив физию, и хлопал себя по карманам. — Не сомневайтесь, я располагаю фибром.

Фу-Фу тем временем поднялась и не без адского вожделения пялилась в Пошел Вон.

— Бука, ну отряхните же меня.

Пошел Вон взял аршиночку за шиворот и невелико приподняв хорошенько встряхнул. От встряски нога фуськи отпала, и ГОРЕ предусмотрительно наклонился, чтоб не упустить предмет. Фу-Фу, впрочем, смиренно возразила:

— Ах, оставьте на память. Я хочу, чтоб вы помнили. Правда ведь, я мила? Позвольте о вас поцеловаться.

— Вне всякой приверженности. Собственно, не хотите ли в ухо?

Фу-Фу изошла на отходы: крутанувшись посредством оставшейся ноги на все триста шестьдесят, она изогнулась коромыслом, затем, изрядно вытащив глаза — изящно, двумя пальчиками, оттопырив крайний — и отпустив, залихватски шмякнула ими и заорала в экстазе:

— Извращенец, как вы прелестны!

Все важно заткнулись. Особенно славно это получилось у ГОРя, что вогнул грудь на полтора сантиметра и соответственно вытянулся ростом на восемь. Боже, какие дивные были эти восемь — они переливались целомудренными бликами и даже пахли гвоздиками сотками.

Собственно и вообще окрест клала на все природа. Крадучись, приплелся присный ветерок, он закутался в листья дуба и осторожно путался в тенистой утробе кроны, натуральное солнце ронялось спокойно и тягуче на залитую отсутствием тени местность, ублюдочный гомон птиц отменно разделял существование. Где-то рычал океан, и его не было слышно. Субтильная антилопа гну притаилась неподалеку в прибрежной заросли, намереваясь пырнуть копытом очередного хищника. Торжествовал момент безраздельного присутствия.

На радостях Пошел Вон копнул в серпомпояичном носу и вытащил предмет похожий на огнестрельное оружие, отсюда пакость моментально превратился в оно.

— О тулундрапега, наконец-то я нашел! — воскликнуло оно, выпучив оставшийся от наблюдений за жизнью один глаз, и захныкало: — Это генетическое наследие, оставленное неприятной мамочкой. Мазерина, благодарю тебя! — И Пошло Вон что было мочи описалось о могучее дерево.

Могучее дерево задрожало по той причине, что пошлое Пошло Вон было не из последних удальцов, и откровения жидкостных сосудов еще предстояли. Собственно, дуб ожидал выходки от ГОРя, связанной с ухом Фу-Фу, и даже трепетал ветвями в нетерпении. Однако Поникший навязчиво не поступал. Дуб не сдюжил:

— В конечном конце, существуют приличия. Сколько можно терпеть, и прочее, и так далее и даже etc. Обмочится кто-либо когда-либо еще-либо в непосредственной либе? Вспомните намеки Фуши — я алчу.

ГОРЕ со всей невозможной страстью впился взглядом в Фу-Фу, ожидая, что мразь поступит первой. Та поняла столь толстый намек и пустилась злобно вырывать увядшую навсегда ногу из противных рук молодого старца, дабы приспособиться для предстоящей акции. Очень very чувствуя визави, ГОРЕ не отпускал конечность и хотел все-таки врезать подруге кулаком в сладострастное ухо, дабы сократить приготовительный период, но совершенно уже сплюснуто прочухал, что Фу-Фу должна сама подойти к процессу. Он, как гражданин-синьор в течении уже двух раз специализировавшийся на жизни вообще и одноногих Фу-Фу в частности, врубался, что ей необходимо отринуть груз векового истеблишмента, стряхнуть очарование безмятежного бытия. Она переступает грань, а для женщин, особенно комолых, это препятственно.

На всякий случай ГОРЕ еще подумал и ткнул таки обвислой ногой в ее омерзительное мурло. Фу-Фу с благодарностью приняла жест. Она ничего не сказала, но было очевидно, в какой степени признательности она мокра и вонюча.

В это время Пошло Вон взвихренное пароксизмом наблюдения ковырялось в своих внутренностях. Оно достало селезень и возило ей по лицу, издавая остервенелые звуки нежности. Селезень была столь соразмерна и приспособлена, что было ясно — дальше последует поджелудочная и затем диафрагма. Совершалась знойная какофония высших человеческих моментов. И как уместно случилось Пошло Вон в перспективе происходящей идиллии, как трезво и надежно его охранное существо тримбиозило в плотной молекуле операции.

— Я балдю, — пересохшим из-за отсутствия мочи звуком кряхтело Пошло Вон, запустив пальцы в желудочный тракт и нежно теребя его. Впрочем, слова уже были пусты, ибо прекрасный как кирпич ГОРЕ счастливо мутузил Фу-Фу попавшим под руку мотыльком, и та стонала в блаженном отвращении.

В воздухе, трясущемся от негодования будто холодец, парила вольтанутая птица и радостно смотрела на болванов, что слушают настоящую ересь. На том и закончилась печальнейшая повесть о чудовищной любви одноногой Фу-Фу и достойного всяческого осуждения Горюшка».

Виталий закрыл страницу, с улыбкой обратился взглядом к присутствующим. Произошла настороженная тишина, было неясно, как реагировать, тем более что Виталий не рекомендовался автором.