Книга Мой милый Фантомас (сборник), страница 54 – Виктор Брусницин

— Ты что — действительно следил?

— А как бы я тебя нашел?

Вика посмотрела внимательно.

— А квартиру?

— Подождал, когда свет где-нибудь зажжется — повезло.

— Это я на кухню попить прошла. — Добавила с укором и досадой: — Умелец.

— Я ж говорю: свихнулся — даже предположить за собой такого не мог.

— Егор, нас услышат, иди домой.

Парень отодвинул девушку от двери, прикрыл ту. Затем, внимательно поднеся глаза близко к ее лицу, вгляделся — в просторный коридор подъезда из дальнего окна на балкон шло тусклое мерцание, освещало.

— Пойдем вон туда, — Егор махнул в плотный сумрак.

— Никуда я не собираюсь идти! — горячим шепотом возразила Вика и мягко зашаркала тапками, влекомая за руку Егором.

Он сел на холодную батарею (Вика безучастно стояла) взял ее руку, начал целовать ладонь, выше.

— Ты действительно сумасшедший, — лениво проговорила она, руки, впрочем, не отымая.

Егор встал, напористо, сходу поймав губы, впился. Вика напряглась, но губы долго не отнимала. Затем убрала голову, дышала. Егор тоже дышал ей в шею, затем поднял голову и прошептал:

— Это невыносимо.

Снова поймал губы, теперь поцелуй получился обоюдный, сильный. Егор почувствовал как могуче развивается в нем сила, власть. Клокотало время, пространство, все сосредоточилось только в нем. Он развернул девушку, руки пошли вниз.

— Что ты делаешь, я сейчас закричу, — с нотами хрипотцы воспаленно прошептала Вика…

После сочилась замечательная тишина. Егор обратно сидел на батарее, с вниманием разглядывал как Вика оправляется. Она стояла, колдовала с волосами и одеждой. Егору страстно захотелось что-то сказать и было лень. Он взял ее руку, Вика сразу замерла, нежно прижался к ладони. Отвел руку, откинул голову, произнес:

— Ты — чудо.

Вика въехала пальцами в шевелюру мужчины, повозилась приятно, убрала. Егор грузно встал, и посетила мысль: как ловко все произошло.

— А ты провокатор, — зачем-то сказал он.

Вика мягко толкнула его лоб:

— Молчи, противный, ты в апатии…

Выйдя из подъезда, парень остановился и задрал голову. На небе мертво и обворожительно торчали звезды. Егор подышал, озирая бездну, опустил лицо, тронулся и на всякий случай заверил:

— Я всегда всех победю.

* * *

Утро случилось назойливым и необходимым. Сегодня первый пациент был назначен на десять, гражданка определилась на прием впервые, значит, обаяние Егора еще не задействовано и опоздать не получится — автоматический звонок будильника в восемь, стало быть, случился непререкаем.

Егор служил стоматологом. Служба шла в одной частной поликлинике — в те годы это было относительной новацией — и имела разные знаки. Положительным было то, что над ним стояла только хозяйка, дама бальзаковская, с запросами и далекая от самого производства. Именно запросы, разносторонние, и непрофессионализм мадам сооружали плюсы — Егору многое попускалось. Негатив: начальная стадия производства, то есть крупные вложения и нестабильность (тогда неплатежи были заурядным делом). В отрицательное же входил муж Людмилы Николаевны, Люс и (изобретение Егора и очередное попущение со стороны объекта, как имитация приятельства), темный человек на редком для той поры джипе и с друзьями, обладающими пугающими физиономиями и отчаянным поведением.

Путь до транспорта лежал через старинное городское кладбище, действующее, поскольку здесь размещалась доступная и при Советах церковь. Ухоженная асфальтированная дорожка чопорно цокала под каблуками, почти наизусть знакомые могилки безобидно и забыто тлели, еще не напрочь уронившие листву деревья творили уютный свод и беззаботный настрой. Где-то у стены тюрьмы — она соседствовала с кладбищем, педантичный альянс — брехали собаки. Свежей краски смазливая голубая церковь была дружественна и отдельна. Хозяйски расположившиеся подле врат калики в ремье и скверных, искаженных жизнью лицах безразлично и вяло мелькнув, опытно отвратили от Егора взгляды. Остановки хватило на четверть сигареты: Егор сноровисто втиснулся в скосивший из потока троллейбус.

— Пригласим потерпевшего (patient — терпеливый), — на всякий случай кисло буркнул Егор Свете, «ассистентке» (очередное чудачество Люси, ни в коем случае не медсестра). Анекдот состоял в том, что Света произошла габаритной особой простецких свойств, — она, как всякое полное существо была весело говорлива вообще, горазда частностью на ядреное слово, заведовала компанейскими мероприятиями и повсеместно легко внедряла хохот и некоторую забубенность. При всем том имела стойкую озабоченность житейскими трудностями и прочим, что замечательно каждому близко — словом, определенно медсестра.

Вторглась румяная дама с комплекцией, горячего и чересчур претенциозного облика: блузка тонкого дорогого материала и тона и неимоверного рисунка колготки, прическа и макияж не иначе из салона, которые старательно и бесплодно старались укротить и увесистый подбородок и подлые, будто вырезанные, морщины от носа к губам, — несомненный представитель того вычурного эрзаца, что так характерен был для новых русских. Содержание подтверждало первый взгляд.

— Нет, вы только подумайте, — с полным сознанием права делиться раздражением, мажа Егора оценивающим и нарочито надменным взглядом, возмущалась она, — эти развязные молодчики! Не признают никаких правил, подрезают как им взблагорассудится. Устроили вакханалию, полный беспредел! Вы уж простите, что я задержалась.

— Пустяки, — буркнул Егор лаконично — статистика не особенного расположения «наводить макли».

— Невозможно представить, что произойдет с дорогами через пять лет!

— Зачем же тогда представлять?

Дама внезапно, расширив глаза на Егора, которые произошли немало свежими и привлекательными, прыснула в ладонь.

— Вы не обращайте на меня внимания, я такая заводная, такая болтушка, — с неожиданно симпатичной откровенностью запулила человек. — Дура, меня муж непременно так величает… Нет, он во мне души не чает, толстячок мой. Такой чудак, такой суматошный — вечно влипает. А возьмите, отхватил куш, так весь на меня истратил… Вы знаете, я тараторю — это страшно боюсь боли. Мой крест — зубная боль. Когда рожала, Ванька весь кальций вынул. Маюсь. Уж вы извините.

Она валко устраивалась в кресле. Егор вдруг улыбнулся открыто, дружески, забыв о косенькой фирменной улыбке в три зуба, что всучивал обыкновенно.

— Уверяю, все будет в олрайте, — наклонился он над дамой. — Посмотрите в мои прекрасные очи — вы видите сколько в них тепла и, несмотря на это, человеческой любви? Разве они могут обмануть?

Женщина засмеялась отменно, журча и раскованно. Мило захлопала ресницами, и тон получился юный, понимающий:

— Экой вы озорник. Я ваша, употребляйте меня.