Книга Карлики смерти, страница 42 – Джонатан Коу

– Заткнись! Заткнись, блядь! Теперь пошел из машины!

Она вытолкнула меня в переулок, и я упал на мостовую. Затем она поставила меня на ноги и поволокла за собой. Я оглянулся на машину. Дверца водителя была открыта – должно быть, он схватился за ручку в тот миг, когда сообразил, что́ она хочет с ним сделать, – и все, что осталось от Педро, теперь наполовину вывалилось на обочину. Когда Карла заметила, что я озираюсь, она вновь двинула меня по лицу и потащила дальше.

Так мы добрались до главной двери студии «Поющие в терновнике», и Карла распахнула ее ногой. Внутри я оказался перед ней. Там было светло и тепло, почти как дома. Винсент сидел за столом и пил чай, читая воскресный журнал. Увидев меня, всего в крови, – я весь трясся и едва стоял на ногах – он выронил журнал и вскочил. Собирался сказать что-то, но тут появилась Карла. Они пялились друг на друга секунды три-четыре: он видел ее впервые за десять лет. Затем она произнесла:

– Это за Сандру. А это за Клэр, – и дважды выстрелила.

И оба раза промахнулась.

Тогда она бросилась на него; но он с неожиданной силой рванул вверх стол и толкнул его на нее. Сбитая с ног, Карла упала.

– За ним, сволочь, давай за ним.

Винсент кинулся прочь в неосвещенный коридор. Я нашел выключатель с реле и хлопнул по нему как раз вовремя – заметил, как он сворачивает за угол. Карла оттолкнула меня, чуть не сбив с ног, и я, даже не спросив себя, зачем это делаю, бросился за ней следом.

Погоня длилась, наверное, не дольше двух минут. Каждые несколько секунд свет гас и коридоры погружались во тьму, мне приходилось отчаянно нашаривать ближайший выключатель: я знал, что Винсент с такой же легкостью ориентируется и в темноте. Он вел нас вверх и вниз по тем бессчетным лесенкам, пока мы не ошалели и безнадежно не запутались. Наконец стало понятно, что мы его, судя по всему, потеряли окончательно. Мы стояли, сопя в темноте, напрягаясь изо всех сил, чтобы расслышать его шаги за приглушенными звуками групп, репетировавших в соседних студиях.

– Блядь, – сказала Карла. – БЛЯДЬ!

И тут я отыскал выключатель и зажег свет: и там был Винсент, в дальнем конце коридора – с трудом пытался отпереть дверь Студии «В». Мы не успели до него добежать – он скользнул внутрь и закрыл дверь за собой.

Свет погас опять. Я придержал Карлу рукой и несколько раз вдохнул поглубже.

– Он попался, – сказал я. – Дверь студии изнутри не запирается.

– Ты уверен?

– Да.

– А что внутри?

– Я не знаю.

Она стряхнула мою руку и сделала шаг назад.

– Тогда мы сейчас это выясним.

Но тут я сделал нечто поразительное. Я сказал:

– Постойте, – и загородил ей путь. Меня, казалось, обуяла какая-то маниакальная дерзость, и я услышал собственный голос: – Я пойду первым. – Когда это мое предложение столкнулось с недоверчивым молчанием, я добавил: – Может быть опасно.

Одним быстрым и решительным рывком я распахнул дверь Студии «В» и ринулся внутрь.

Если б я остановился и посмотрел себе под ноги, всего на секунду, я бы увидел, что к стене там приделана узкая железная лесенка. Она спускалась к маленькой погрузочной платформе, от которой иногда в ночном воздухе доносились крики моряков, грузивших и разгружавших свои суденышки. Но я не остановился. Я вдруг поймал краем глаза облака, обтекавшие светлый лик луны, и очертя голову рухнул в чернильные, холодные как лед воды Темзы.

Если съедете с главной дороги там, где она огибает паб «Лисий дом», и направитесь под горку, сквозь леса, вскоре окажетесь у широкой быстрой речки. Перейти ее можно в разных местах. Там лежат камни – для тех, кто попроворней, – и есть два деревянных пешеходных мостика; помедлив, можете в щели между досками посмотреть, как внизу бурлит вода. Если пройдете немного дальше, местность станет глуше. Берега речки загромождены огромными валунами и буреломом, а перед тем, как тропа начинает отвесным карнизом уходить в чащобу, можно повернуться – у вас над головой окажется великолепный хребет: взгляд застревает на этом суровом привольном ландшафте и добредает до точки, где земля уступает небу, а горизонт освещается бледнейшей голубизной. Ходят там и другие люди, но место это тихое – можно даже сказать, безмолвное.

– Люблю я тут, – сказала Стейси.

– Тут красиво, – согласился я.

– Лучше Лондона, нет? – сказал Дерек.

Я присел на корточки у самой речки, опустил пальцы в воду. На земле еще лежала роса, а воздух пьянил ароматом весны.

– Что угодно лучше Лондона.

В конце концов, вернуться домой было легче всего на свете. В первый же день, как только я почувствовал, что могу выйти – через неделю или две после возвращения, – я взобрался на один из самых высоких холмов Шеффилда, осмотрел весь город, пока с наступлением сумерек расползались его огни, и мне показалось невероятным, что я мог жить без этого места так долго. Он выглядел теплым, нежным и чистым. И я как-то начал дорожить близостью природы – целыми днями ходил своими старыми маршрутами, заново знакомился с теми долинками, чьею дружбой некогда глупо пренебрег. Чаще всего на такие прогулки я выбирался один; а сегодня позвал с собой Стейси и Дерека. Было воскресное утро – первое по-настоящему хорошее воскресенье весны.

Я расслышал ее шепот:

– Совершенно не нужно ему постоянно напоминать.

– Вы, кажется, не понимаете, – сказал я, – что я уже все это переборол.

– Крутой он пацан, наш Уильям, – сказал Дерек. Он полез было на дерево, но застрял где-то на полпути.

– Ты с Тиной повидаться скоро поедешь? – спросила Стейси, воспользовавшись его отсутствием.

– Я даже ее нового адреса не знаю.

Знал я лишь, что она переехала куда-то под Уимблдон, делит квартиру с двумя другими женщинами. Когда Джудит сообщила только эти сведения и никаких других, я это воспринял как намек, что мне следует какое-то время держаться от Тины подальше.

– Не стоит терзать себя, Уильям.

Я обернулся – она мне улыбалась. Мы постояли так немного, по разные стороны тропы. Затем раздался буйный шорох листвы, и с дерева спрыгнул Дерек – приземлился аккурат между нами с придушенным воплем. Стейси вскрикнула и засмеялась.

– Ты меня напугал.

– А тебе еще снятся кошмары, Уильям? – спросил Дерек, когда мы двинулись дальше. На ее укоризненные взгляды он не обратил внимания.