Книга Еврейская сага. Книга 3. Крушение надежд, страница 30 – Владимир Голяховский

— Так и было. Виленский очень помогал вашим родителям.

— Да, они говорили, что он помогал нам, когда мы переехали в Россию, хвалили его и очень жалели, что его арестовали.

Павел воскликнул:

— Маша, ты посмотри, прошлое возвращается ко мне в неожиданном ракурсе — с помощью молодых врачей. Сегодня у меня день удивительных встреч.

* * *

Последним явился Руперт Лузаник, худощавый брюнет с удлиненным лицом и намечающейся от висков залысиной. Очки в темной оправе плотно сидели на выдающемся вперед носу с горбинкой. Две вертикальные морщины над переносицей выдавали напряженную работу мысли и делали молодого человека немного старше его лет. Он выглядел очень интеллигентно, типичный молодой ученый, одет в зауженный костюм, аккуратно повязан галстуком. Лиля подвела его к родителям, сказала отцу:

— Это Руперт, мы зовем его Рупик. Он из нас самый знающий и самый умный.

Рупик смутился, а Мария встретила его радостной улыбкой, обняла и добавила:

— Дело в том, что про таких, как Руперт, говорят: врач милостью божьей.

Павел пожал ему руку, а Лиля продолжала:

— Рупик мечтает о научной карьере, он будет ученым. Он уже выучил три языка — английский, немецкий и польский — и написал научную статью.

Руперт застенчиво поправил:

— Ну, пока что я выучил два, третий только учу.

— Кто же считает — два, три… Важно, что Рупик и ученый, и отличник, и языки знает, но на кафедре его не оставили, а распределили в провинцию.

— Вот как! Почему же? — поинтересовался Павел.

— Папа, это же так ясно — потому что он еврей. Если бы я не вышла замуж и не уезжала за границу, меня, как еврейку, тоже послали бы куда-нибудь. У нас одну девочку, еврейку, Аню Альтман, хотели послать даже в Магадан. Она так плакала! Кажется, все-таки ей изменили направление.

Павел сочувственно пожал руку Руперта:

— Значит, в медицинских институтах пахнет антисемитизмом?

Руперт ухмыльнулся:

— Ой-ой-ой, как пахнет! Это даже не то слово, извиняюсь за выражение, — воняет.

Человек обстоятельный, он стал объяснять:

— В 1952 году, как раз посередине нашей учебы, видных профессоров-евреев обвинили в заговоре: они, дескать, готовятся убить членов правительства неправильным лечением; и, как известно, назвали эту историю делом «врачей-отравителей» ^[28]. Многих евреев уволили и на их места посадили молодых карьеристов, обязательно русских и обязательно членов партии. Арестованных освободили только после смерти Сталина. Но уволенных не вернули. И теперь у новых набранных русских имеется монополия определять, кто станет успешным в научной карьере. Не в науке, а именно в карьере. Они набирают себе подобных. Я называю это «разбавлением мозгов»: поставят малограмотного заведующего кафедрой, он наберет еще менее грамотных доцентов и ассистентов. Ну, и дальше то же самое. Настоящей медицинской интеллигенции становиться все меньше, вырастает стена дискриминации против евреев-ученых.

Рассказывая, Руперт возбудился, покраснел. Лиля примирительно сказала ему:

— Но ты самый способный и настойчивый, ты своего добьешься.

— Ой-ой, — вставил он по привычке, — надеюсь добиться. Вот отработаю три положенных года в Карелии и буду поступать в аспирантуру. Все равно пробью эту стену.

Павлу понравилась настойчивая целеустремленность Руперта:

— Я уверен, что вы добьетесь своего. Медицина всегда была традиционной еврейской специальностью, с древних времен евреи признавались лучшими врачами во всех странах, им доверяли лечение чуть ли не все властители. Желаю вам удачи. — И Павел повернулся к жене: — Машенька, нам пора в кино, опаздываем на сеанс.

Они ушли, а вся компания продолжала веселиться.

Девушки говорили:

— Ты, Лилька, счастливая, уезжаешь за границу, будешь жить у теплого Адриатического моря, увидишь другой мир. А нам прозябать в своих русских берлогах. Присылай нам красивые заграничные открытки.

Позднее пришел Сережа Гинзбург, свой музыкант-аккордеонист. Много лет он подрабатывал, играя в клубах с небольшим оркестром. Под аккомпанемент хором запели любимые студенческие песни. Сережа заиграл лезгинку, Тариэль приподнял в танце локти, встал на носки и, мелко перебирая ногами, подошел, приглашая Инну Гурьян. Она поплыла вокруг него, поводя руками, танцевали они самозабвенно.

Потом Сережа заиграл фламенко. Все закричали:

— Фернанда, Фернанда, испанскую!

Глаза Фернанды загорелись, она выгнулась, встала в гордую позу, вскинула руки, имитируя щелканье кастаньет, и исполнила весь танец, закончив его головокружительным вращением.

И тогда Сережа заиграл еврейскую хору, или «семь-сорок», как этот танец называли. Под зажигательный ритм ребята и девушки мгновенно образовали круг, сплели руки на плечах друг у друга и бурно и пошли по кругу, выбрасывая ноги вперед. Даже неловкие Рупик и Боря Ламперт пустились танцевать. Только китаец Ли не встал в круг: говорить по-русски он научился, марксизм-ленинизм выучил, а с «семь-сорок» так и не справился.

* * *

Павел и Мария вышли на улицу, но идти в кино им не хотелось, они уселись на скамейке в сквере у Патриарших прудов.

Мария задумчиво сказала:

— Что ждет их всех?

Павел был в приподнятом настроении:

— И я думаю о будущем Лилиных друзей. Этому поколению предстоит испытать и сделать очень многое.

— Почему ты так считаешь?

— Должно удаться. Наше поколение не смогло закончить того, что начало. Нам помешала наша отсталость в развитии, мы оказались не готовыми к переменам. А все эти ребята уже ушли намного вперед. Ведь какой интересный калейдоскоп повидал я сегодня — русские, грузин, евреи, испанка, китаец. А сколько интересных идей и разговоров — о карьере, о дружбе народов, об антисемитизме. Этот Руперт Лузаник очень целеустремленный, он видит свою цель ясно и обязательно станет ученым. Ну, подруга Лили, эта Римма, мне не очень понравилась, но она тоже видит свою цель ясно, будет менять мужей и жить все лучше.

— А что ты думаешь о грузине, о Тариэле?

— Он, может, хороший парень, но слишком наивно верит советским догмам о дружбе народов, в будущем его могут ожидать большие разочарования. А вот хорошенькой испанке Фернанде, конечно, суждено вернуться в Испанию. Но для этого нужна переделка мира, и это как раз то, что предстоит совершить им.

— Павлик, но когда? — Мария испытующе смотрела на него, будто ждала пророчества.

— Ох, Машенька, предсказать это трудно, но они это сделают, я уверен. Этому Борису Ламперту, американцу по рождению, вероятно, предстоит когда-нибудь вернуться в Америку, но не раньше, чем Фернанда сможет уехать в Испанию. А китаец Ли, такой способный и такой… верноподданный, непременно должен добиться хорошего положения в Китае. Но при их диктаторе это может продлиться очень недолго. В общем, я предвижу, что поколению этих людей предстоит жить в новом мире.