Книга Укрощение красного коня, страница 73 – Юлия Яковлева

И вышла из купе.

Зайцев задремал. Сквозь дрему чувствовал постукивание, покачивание стенки у виска. Остановку. Снова постукивание и покачивание. Когда открыл глаза, Зои не было.

Не появилась она и когда поезд притерся боком к ленинградскому перрону, паровоз остановил железный локоть и выпустил, как кит, струйку из лобастой головы.

Зайцев тщетно высматривал Зою на перроне под ребристым навесом, в толпе, потом — когда шел через рокочущий, толкучий зал ожидания.

Но по краям его сознания — помимо воли — уже собиралась радость, которая смывала все. Знакомый запах Ленинграда, знакомые очертания крыш. Вдохнул знакомый тяжелый влажный воздух. Для которого больше подходят не легкие — жабры.

На вокзале с равнодушной радостью влюбленного Зайцев пробежал мимо извозчиков, таксистов, мимо трамвайной остановки, плотно облепленной черной кашей‑толпой. Пропустил рогатенький троллейбус. Ступни жадно щупали ленинградский асфальт. Даже озноб от набегавшего ветра был в радость. Даже хмурые доходные громады на Лиговке ласкали взор.

Зайцев шел по Невскому, в глаза катили знакомые дома, вензеля трамвайных опор, мост с колючими конями по углам, рябь на воде, белые платки чаек, и в груди его расширялось счастье — несмотря ни на что.

Первым в коридоре ему попался Самойлов.

— О, Вася, снова дома? Ну как, отъелся на юге?

— Не то слово.

— Ты когда приехал‑то?

— Только что. С вокзала прямиком притрехал.

— Ты что, налегке?

— А чего барахло с собой таскать?

— Ты даешь! Иеромонах. И гостинцев не привез? С житницы Союза‑то. Мог бы и прихватить дары полей. Ребята губу раскатали.

Зайцев вспомнил скелетики. «Хлеба! Детке моей».

Но Самойлов уже потянул его за рукав.

— Иди сюда. Расскажу что.

В кабинете никого не было. Самойлов прикрыл дверь.

— Слушай, Вася. Тут какая петрушка без тебя случилась.

И умолк, принялся расправлять свои кошачьи бакенбарды.

— Епт, ты умеешь начать. Говори скорей.

— Ты помнишь девочку ту, комсомолку? На которую хулиганы напали, ту, которую мы в больнице… Ох, подложила она нам свинью.

— Девочка? Или больница?

— Не дури. Девчонка‑то по фото нам опознала…

И опять многозначительно умолк.

— Хватит спотыкаться уже. Чего там? Короче!

— Короче. Шестерых по ее показаниям к вышке приговорили и в тот же день — чпок. Остальным — четвертачок строгого. Знаешь, как с такими после чубаровского дела. Ускоренное судопроизводство. Показательная строгость закона. А потом суть да дело, туда‑сюда — выяснилось, что одного из расстрелянных даже и в городе в день нападения не было.

Зайцев похолодел. Один из тех, кого он сам отобрал по фотоснимкам. Вот тебе и рука судьбы. Он невольно опустил взгляд на собственные руки.

— Да ну. Может, был.

— Нет, точно не был. Есть билеты железнодорожные, и свидетелей толпа: был на слете рабочей молодежи в Луге.

Зайцеву стало холодно и тошно.

— Может, это с билетами ошибочка. И свидетели — много там они помнят, в толпе‑то.

— Могло быть. Только кадр этот на слете докладчиком был. Не проморгаешь.

— Это который же?

«Не хочу знать, не хочу знать!» — лихорадочно думал он. И говорил спокойно Самойлову:

— Я помню рожи на карточках: хулиганье, пробу некуда ставить. Таких не на слет отправлять, а куда Макар телят не гонял.

— И я так думал. А оно вон как вышло. Рожа овечья, а душа человечья.

— Чего ж теперь будет?

— А ничего. Я тебе просто так рассказываю. Из злого удивления, блин, перед жизнью. Не будет ничего.

— Как это?

— Повезло нам с тобой. А главное, девочке той. Если это можно назвать везением — пусть ходит теперь с мыслью, что жизнь загубила невиновную. Ладно. Брехня это все философская. А трепаться некогда. Ты давай тоже подключайся. Тут у всех под задницей горит. Говорю же: повезло нам — такое началось… Всех под ружье поставили. Как раз летучка вот‑вот. По операции «Весна». Тебя просветят.

— Все свободны, — объявил Коптельцев. — За работу, товарищи.

Застучали отодвигаемые стулья.

Зайцев смотрел на свой список. Фиолетовые строчки: имена и адреса.

Так вот почему Коптельцев тогда финтил с этим делом Жемчужного. То палки в колеса вставлял, то выпульнул Зайцева в Новочеркасск. Операция была секретной, и роль ККУКСа в ней была еще не ясна. Операция, которая родилась в морозной голове товарища Тухачевского. Чистить армию от «настроений». Нет человека — нет настроения. Так вот почему ККУКС спешно переехал из Ленинграда.

От листков на пальцах Зайцева осталась фиолетовая пыльца. Ему выдали район бывших Морских улиц, Большой и Малой. Фиолетовые буквы липли к пальцам, он чувствовал испарину и на лбу. Как в южном сне, из которого с усилием просыпаешься — и, осмотревшись, обнаруживаешь, что все‑таки не проснулся.

Карьера или честь? Нет, хуже и проще — жизнь или честь. «Разрешите выйти из строя. Лошадь ждет». Зайцев вытер ладонь о брюки. Шаркали голоса, грохотали шаги. Зайцев остался сидеть.

— Вася, приклеился? — позвал Крачкин.

— Догоню.

Коптельцев с неудовольствием ждал на своем председательском месте. Зайцев не двигался, не сводил с него глаз.

— У вас вопросы, товарищ Зайцев? — спросил он тоном, явно дававшим понять, что вопросы ни к чему.

Неужели он не решится? Коптельцев смотрел глазками‑буравчиками.

— Есть пара.

— А не должно. — Коптельцев нарочито деловито стал собирать бумажки, ровнять листки. — Процедура ареста обычная. Сотни раз проделанная. Замнешься, не будешь знать чего‑то и как — кивни помощникам, подскажут.

«Помощники» — молодцы из ГПУ. Арестовывают всегда двое, лучше — трое. Мильтоны им только зачем?

— Чего, помощники сами не справляются?

— Им кадров не хватает. Большая операция, «Весна» эта. Покрываем недостаток человекосил. Протягиваем товарищескую руку.

— А только мое дело — бандитов ловить.

— Это и есть бандиты. В своем роде.

— Пока что, — тряхнул списком Зайцев. — Они просто советские граждане.

— Которые в любой момент могут стать террористами. Бывшие царские офицеры.

— Это не уголовное преступление.

— Я, Вася, чего‑то не понял? Ты споришь? Поможем коллегам сейчас — нам же меньше забот в будущем. Это не нам решать, преступники они или нет. Операция санкционирована товарищем Тухачевским. Ему лучше знать, кто там в армии преступник, а кто не преступник.