Книга Клинок Богини, гость и раб, страница 36 – Анастасия Машевская

Бану, не отрывая от наставника глаз, вытащила из внутреннего кармана изодранной стеганой куртки мешочек с драгоценными камнями в качестве оплаты и швырнула его в ноги собравшимся.

– Не сомневался, что вам это удастся, – сказал Мастер Ишли, но суровый и зловещий вид четырнадцатилетней Бансабиры заставил примолкнуть даже его.

Девушка полезла в невидимые складки одежды:

– Фингула, номер двадцать шестой, поколение сто девятое, подстрелена в реке Бахут во время погони, – выудила три мельхиоровых знака и по очереди кинула туда же, где лежали рассыпавшиеся из мешочка камни:

– Дей Сияющий, сто восьмое поколение, номер двенадцатый, погиб. Мавис Пристрастная, сто девятое, номер восемнадцатый, погибла. Борво, сто десятое, номер двадцать второй, погиб.

– Как? – спросила Ирэн.

– Как и велит закон, – Бану не сводила глаз с Гора, – в крови, с оружием в руках.

Бану прошла мимо Тиглата прямая, как палка. Он обернулся и при всех схватил ее за предплечье, рванув на себя. Маленький серебристый нож уже прижимался к его горлу. Зеленые глаза зло сверкали тысячью пролитых по дороге домой слез. Гор был вынужден отпустить.

В тот вечер Бансабира не осталась у себя – постучала в дверь Астароше:

– Могу я войти?

– Конечно, я рад тебе.

– Прости, что не поздоровалась у входа.

– Забудь.

Они стояли друг напротив друга.

– Кровавая Мать благословит тебя, – сказала юная женщина.

– Кровавая Мать благословит тебя, – ответил молодой мужчина.

– Ответь, Астароше, мы еще друзья? После всего?

– Мы всегда будем друзьями, даже если однажды нам расхочется друг друга. Ты ведь здесь за этим?

Бану кивнула:

– За другом, который хорошо помнит девиз этого проклятого места.

– «Что взял – отдай»?

– Да. – Бану сорвалась в поцелуй. Целовала его и целовала, думая: «Отдай мне меня, недоумок, иначе Гор действительно тебя убьет».

Когда утром Бансабира тихонечко вышла из покоев Астароше и вернулась в свои, встретилась лоб в лоб с наставником.

– Раздевайся, – приказал Гор.

– Что? – Бану прошла мимо него и, бросив принесенную одежду на пол (одежду новую, те лохмотья, в которых она вернулась из Яса, выбросили сразу же), упала на кровать.

– Я велел раздеться.

– Я больше не твоя вещь, – отрезала Бану.

– Ты больше не вещь. – Гор надвинулся на ученицу, Бану начала отползать в угол кровати. – Но все еще моя. – Он наклонился и стукнул пальцем по серьге с собственным именем в женском левом ухе.

– Отодвинься, – смотрела, не мигая.

– Ты все еще одета. – Гор поймал девичьи кисти. – А я велел раздеться.

Он попытался удержать две руки Бану в одной своей, но перед ним на кровати сидел уже не семилетний ребенок. Бансабира оттолкнула его мощной ногой, да так, что Гор отлетел от постели.

– Я сказала, не подходи.

– Я хотел, чтобы до этого не дошло, – обреченно вздохнув, выговорил он, поднялся с пола и приблизился вновь.

На кровати завязалась борьба, и вскоре Гор подмял под себя ученицу. Разодрал на ней тонкую сорочку. В инстинктивном ужасе Бану пыталась ухватиться за обрывки ткани и прикрыть наготу. Гор, нависая над ней почти лежа, только ухмылялся, не сводя глаз с перепуганного лица. Затем, медленно наваливаясь и наслаждаясь производимым эффектом, Гор уложил Бану на спину и, нарочито растягивая время, склонился к ее губам.

– Неужели ты правда думаешь, – Гор обхватил женское горло пальцами, слегка надавил, – что я позволю тебе принадлежать кому-то, кроме меня?

Бану сжала челюсти, понимая, что Гор присосался к ней, как пиявка. Цепляясь за воздух, Бану слегка разомкнула зубы, и Гор не упустил шанса. От него пахло вином, кожей и помтом, у него были насмешливые серо-голубые глаза и жесткий-жесткий рот…

Закончив поцелуй, Гор прошелся губами по всему телу до колен, покусывая и посасывая, оставляя засосы и синячки. Потом сел на Бану верхом, удерживая ее кисти в своих.

– Это все мое, – заявил он. – Будешь швыряться – и я отдам тебя на потребу всем Клинкам-мужчинам.

Он встал с юной женщины, бросил:

– Одевайся. Жду тебя на арене, – цинично усмехнулся и вышел. На руках Бансабиры от кистей до локтя постепенно начинали проступать темные сливовые пятна, а внизу живота опять раскручивалось что-то горячее…

Солнце вошло в созвездие Змееносца, и Бансабире минул пятнадцатый год. Приближался срок окончания ее обучения, и большую часть сил молодая женщина теперь посвящала оружию. Поскольку означенный день был не за горами, Бансабира больше не участвовала в далеких кампаниях, ограничиваясь делами управительного порядка: решала вопросы храма в торговом квартале, помогала жрецам, ловила пиратов, контролировала ночные и дневные патрули, встречала девочек и мальчиков, которых в числе пригнанных рабов привозили Клинки Богини, распределяла по комнатам тех из них, кого мастера отбирали себе в обучение; а еще общалась с гарнизонными, относила ужин в кузню вместе с Шавной Трехрукой, вечера напролет смеялась в обществе подруги и кузнецов, зрелых и молодых, после чего в ночь опять выходила тренироваться. С Астароше виделась часто, но спала редко, в основном когда Гор покидал остров по делам. С удовольствием смотрела, как те, с кем когда-то подрастала она – Шавна и Астароше, – теперь сами тренировали новичков. Шавна достигла к тому времени восьмого ранга в сто восьмом поколении, Астароше – четвертого.

Двое других, с которыми когда-то они были довольно умелой командой, отдалились: Аннамара часто пропадала на заданиях в Ласбарне, а Рамир Внезапный в те дни неожиданно покинул храм с узором девятого ранга на знаке и больше не давал о себе знать.

Проходя мимо общих комнат для занятий, Бансабира слышала голоса мастеров Фатаира и Ишли и вспоминала, как сама когда-то, одной из многих третьегодков, сидела в таких вот помещениях за столом и то по-ласбарнски, то по-ангоратски записывала рассказы наставников о дальних землях, принципах навигации, созвездиях…

К следующей весне в том, что Бансабира получит место в первой пятерке, не сомневался уже никто. Даже мальчишки и девчонки второго года обучения, которые только-только в первый раз попали в зал наград, уже тихонько перешептывались: «Эй, смотри! Это же Бансабира! Ага, Бансабира Изящная! А ты знаешь, что после третьего года она была двадцать шестой, а после четвертого уже одиннадцатой!» – выпячивал один. «А после пятого восьмой!» – вклинивался другой. «Восьмой, представляешь! Через пять лет в первой десятке! Ух ты… Вот бы и нам так, правда? Ага, вот бы…»

Как-то раз Бану наткнулась у залы наград – одного из самых светлых помещений – на Ирэн Безликую. До обеих донесся восторженный шепоток, и женщины усмехнулись. Они вошли в ранговую комнату; четверо подростков раболепно поклонились и выбежали. Все они были старше третьего года, ибо всем уже дозволялось покидать помещение днем.