Онлайн книга «Омуты и отмели»
– Переживает она… Не знаю. Видеть ее не могу! – Лёшечка, она осознала, я «вижу». Ты сам больше страдать будешь, если не простишь. – Не знаю. Посмотрим. В дверь постучали, Марина вышла – на крыльце стоял Митя. Марина вопросительно на него посмотрела, он кивнул и отступил в сторону. Зареванная Муся жалобно смотрела на мать. – Ну что, горе мое? Стыдно тебе? – Да-а… Мамочка, прости меня! – Мамочка! Мамочка-то простит, а вот папочка – не знаю. Пошли попробуем. – Может, мне тоже пойти? Тетя Марина? – спросил Митя. – Нет-нет, не надо. – Муся страшно взволновалась. – Я сама. Не обижайся. Ты не обиделся? И столько было в ее голосе нежного трепета, что Митя весь расплылся в улыбке и прямо на глазах у Марины поцеловал Мусю и прижал к себе, над ее головой выразительно пожав плечами и подняв брови – что я могу поделать! Марина только вздохнула: действительно, что тут поделаешь? Митя ушел. Муся стояла перед дверью и тряслась: – Мам, а вдруг папа… не простит? – Ну, значит, не простит. До конца своих дней не будет с тобой разговаривать. Но Муся даже не поняла, что Марина ее же саму и цитирует. Она вздохнула и решительно распахнула дверь, Марина осталась на крыльце. Муся вошла, отец взглянул и отвернулся. – Папа, – сказала она шепотом. – Папа, прости меня, пожалуйста. Алексей молчал. – Папа? Папа, пожалуйста, посмотри на меня! Я раскаиваюсь! Папа! Если бы я могла все вернуть назад, но я не могу! Что мне сделать, что? Скажи, я все сделаю! Только прости! – Она кинулась на пол и обняла отцовские ноги, положив голову ему на колени. – Папа! Дорогой, любимый, прости меня! Потом схватила его руки и стала целовать, как всегда целовала Марина, и Лёшка не выдержал – поднял ее и посадил рядом на диван. Муся стала на коленки, обняла отца за шею и заплакала: – Я виновата, я знаю, но я люблю тебя! Я больше никогда… никогда… все, что ты скажешь… пожалуйста! Папочка… И Лёшка, и Марина одновременно вспомнили, как Леший утешал Марину в начале их совместной жизни, и оба улыбнулись. Марина вошла. – Ну, сейчас утопишь отца в слезах. Лёш, скажи ей что-нибудь, а то это никогда не кончится. – Эх ты, зверушка глупая, – сказал Леший и поцеловал дочь. Спать толком никто не мог – душно, тревожно. Посреди ночи вдруг заплакала наверху Муся. – Опять! Откуда у нее только слезы берутся? Может, мы перестарались? – спросил Алексей. – Да ничего, пусть поплачет. Ей полезно, не переживай. Я схожу к ней. Марина поднялась по деревянной лестничке к Мусе в светелку. – Ну, теперь-то по какому вопросу плачем? – Мама, я не могу! Я не понимаю, почему я такая! Я не хочу больше! Я боюсь, вдруг опять что-нибудь выкину! Оно там сидит внутри меня, а потом вылезает, само! А я не хочу! Я не хочу быть этой противной Мусей! – Ой, горе! Хочешь, я тебе помогу? Марина еще ни разу не работала с детьми – разные мелочи, вроде залечивания ссадин и утихомиривания капризов, не считались: это была просто легкая настройка. А то, что Марина делала с Лёшкой или Юлей, требовало более глубокого проникновения и было сравнимо с перезагрузкой. Марине казалось неправильным встревать в растущий детский организм, который развивался по собственному плану. Но Муся была почти взрослая, да и сама хотела перемен… – Ну, давай рискнем. Расслабься. Может быть немного больно. И Марина осторожно начала «поправлять» хрупкий внутренний мир дочери, словно садовница, выкорчевывающая сорняки и подвязывающая слабые ветки. Когда она закончила, Мусин «сад» выглядел совсем по-другому, более гармоничным и упорядоченным. – Как ты себя чувствуешь? – Хорошо… Мам, хорошо! Мне нравится! – Только дальше ты сама должна работать, понимаешь? «Само» только что-нибудь плохое получается, а над хорошим трудиться надо. – Я знаю: душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь! Мам, а папа меня правда простил? – Конечно! Он же тебя любит. – Мне так стыдно, ты не представляешь! Как я буду завтра всем в глаза смотреть… – А ты у всех тоже прощения попроси. – Ой, правда! Спасибо! Я так и сделаю, точно! – Ты справишься? – Я постараюсь. А то как же мне дальше-то жить? Ма-ам, а знаешь?.. – Ну, что такое? – Марина догадывалась, о чем пойдет речь. – Мы с Митей… Мы любим друг друга. Правда! Я так счастлива! – Конечно, любите. Я всегда это знала. – Мама, ты знала и мне не сказала? Марина захохотала, Муся растерянно моргала, потом тоже засмеялась: – Ты знаешь, это такое чувство волшебное, правда! Я совсем пропадала, а пришел Митя – и счастье! И мне совсем необязательно с ним целоваться. То есть… Мне, конечно, хочется. – Она смущенно взглянула на Марину, но та улыбалась. – Но необязательно! Я смотрю ему в глаза, и все! Правда, у него удивительные глаза? Медовые! Ни у кого таких больше нет! И вообще он очень красивый! Волосы совсем золотые! Ты замечала? Тут Марина просто сгребла ее в охапку и расцеловала в горящие огнем щеки: – Девочка моя маленькая! Влюбилась! А Муся смотрела на мать сияющими глазами: – Ты знаешь, мне кажется, это как у вас с папой! Правда! Как ты думаешь? – Мне тоже так кажется. Они еще долго смеялись и шептались, обнявшись, пока к ним, кряхтя, не поднялся отец и не разогнал. Остаток ночи Марина шепотом рассказывала ему про Мусину любовь, чтобы подготовить, а то как бы опять не разошелся. Наутро Муся набралась храбрости и встала из-за стола, где все на скорую руку завтракали. Марина позвенела ложкой о чашку: – Внимание! Муся хочет произнести речь! – Мы одну вчера уже слышали, – тихо проворчал Семеныч. Но Муся отозвалась: – Да, я, конечно, вчера неудачно выступила. – Это точно! – сказал Ванька. – Вань, ты потом можешь мне врезать, если хочешь, а сейчас дай сказать. – Это что такое – врезать? – возмутился Леший. – Да замолчите вы все! Говори, Муся. – Я прошу у вас всех прощения за свое вчерашнее поведение. Вот. Мне стыдно. Я больше не буду. Постараюсь. И еще… Я хочу сказать вам всем спасибо за то, что вы меня вчера… воспитывали. Особенно дяде Толе. Можно, я вас поцелую? Раздалось дружное: «О-о!» – и Анатолий, в жизни не красневший, весь залился румянцем. Муся подошла и поцеловала его в щеку, растроганный Анатолий приобнял ее и тоже поцеловал в висок. |