Онлайн книга «Внучка берендеева. Третий лишний»
|
Странно, что он не выдал. Нашла уже… только не примет… холопа-то… в зятья… и правду говорит Никодим… позор… в столице такого еще не случалось, чтобы боярыня родовитая и за холопа… и не только в столице, во всем царстве Росском. Как приключилось подобное? Она ведь и не думала. И не чаяла. И по первости… ей просто нравилось, что ею восхищаются. А и какой бабе это по сердцу не придется? Никто и никогда еще не смотрел на Люциану с этаким восторгом, будто она — сама Божиня… а после-то… …он ведь не глупый. Только говорят, что все холопы — дурноваты. А Фрол… ему сперва знаний не хватало. Откудова им взяться-то? У него не было учителей, чтобы объясняли, показывали… …зачем затеяли? Петухи. А она курица, если мается, не способная на поле ступить. Чего тогда пришла? Рассветный час, холодный. И ветерок шевелит шаль полупрозрачную, отцовский подарок. Диво дивное, вроде и шелк, а видно сквозь него, будто и нету этое ткани. На плечи накинешь — и красиво, и греет… Сердце не согреть. …не примут. …и батюшка отречется. Может, конечно, и простит… конечно, простит… потом, когда отгорит, откричится… но все одно от дома откажет. Ради сестрицы, которая в невестин возраст вошла. И из столицы уехать придется. Куда? Громыхнуло. И Люциана, подхватив юбки, побежала… мокрая трава, скользкая… а до полосы деревьев далече. Но она успеет. Остановит. Не позволит одному другого убить… она ведь за тем сюда и явилась, чтобы остановить. А что медлила, так она ведь живая, а живому человеку свойственно сомневаться. Алая молния разрезала небо. И загудела земля, отзываясь на огонь. Ветром ледяным хлестануло по лицу, едва не опрокидывая. — Стойте! — Голос Люцианы развеялся на этом ветру. Завыло. Застонало небо. Выгнулось, закрутило черный столп вихревой. — Стойте вы, безумцы! …а ведь выбора не станет, если один другого… …стерпится — слюбится, нашептывал голос разума. Зачем уезжать. Бросать все… ведь иначе быть может… дом в столице… батюшка стареет, у него дар слабенький, такого ненадолго хватит. И Люцианина выходка здоровья подорвет. А если остаться… за ним приглядеть можно будет. За сестрицею, которая дурное затеяла. Отговорить… …и Акадэмия… при ней сыщется для Люцианы местечко, ежель попросить по-родственному. Любовь? У всех приключается. Отболит. Зарастет. Годы пройдут, с усмешкою сама вспоминать станет дурь эту девичью… боярыня и холоп… смешно ведь… Не смешно. Деревья захрустели и поломились, что спички. — Остановитесь! — Порыв ветра закрутил Люциану, опутал прозрачною сеткой заморское шали. — Пожалуйста… …страшно стало. Не слышат. Не разумеют. Сошлись смертным боем… оба магики, и не из слабых, куда сильней ее, Люцианы… ее попросту раздавит. Или спалит, или… не один, так другой… как мошку, которая… вот тебе… промедлила… выбора боялась. Без выбора — это облегчение, хуже, когда есть он. И только от тебя зависит. Как выберешь, так и жить станешь… …а она не знала, как жить ей. И так плохо, и этак нехорошо… Зазмеились корни. И проломили броню ледяную, сковавшую землю. Полыхнуло огнем и в самое лицо. — Стойте! — Люциана сама остановилась, едва сумела, удержалась над темной пастью расщелины. — Да стойте же вы! Расплакалась. Никогда-то не плакала прежде, а теперь вот от бессилия, от злости глухой на себя. Ведь могла бы… упредить… сказать кому, что затевается… попросить… Фрола попросить… Архипа… нет, тот знал. У Фрола от него секретов нет. Одобрял ли? Сомнительно. Не в его натуре, но молчал, поскольку нельзя предавать друзей, даже если предательство это им во благо. И как теперь? — Пожалуйста. — Получился не крик, а сдавленный писк. — Пожалуйста… И слезы текут по щекам. Или снег тает, коснувшись кожи? И можно повторять сотню раз, что не виновата, что давно они друг с другом, с самого первого дня, когда приняли холопа в Акадэмию… когда вышло так, что этот самый холоп сильней многих бояр родовитых, когда она… …не она. Сами. — Стойте… — С ладони сорвались крохотные молнии и растворились в кипении силы. Небо гудело, дрожало, того и гляди лопнет, пойдет трещинами молний. Земля тряслась. То расползались разрывы, то срастались… выгорела зеленая трава. А что не сгорело — вымерзло. Срезало ее ледяными косами ливня. Сбило градом. Скрутило. От силы, выплеснувшейся в никуда, воздух сделался густым, тяжелым. И Люциана перестала понимать, где находится. Она стояла и повторяла, хотя никто не мог бы ее услышать: — Прекратите… пожалуйста… прекратите… Все и вправду прекратилось в одночасье. И издалека донесся сдавленный крик: — Хватит… Хватит. Небу. Земле… хватит… ей тоже… она не хочет быть здесь. Она… вернется в общежитие. Закроется. Навек… или до вечера хотя бы… она… Прояснилось. Будто кто-то свыше чистою тряпицей вытер мир. Наспех. Оттого и остались грязные разводы талое воды и земли, покрытой оспинами ям. Недопаленный лес. Недомученные травы… недо… А ведь она почти дошла. Сейчас Люциана явственно видела — поляну рукотворную посеред остатков леска. Спекшаяся корка земли, которая и не земля вовсе — камень уже бесплодный. Лужи… если лужи… не вода в них, а грязь черно-бурая, не то с глины, не то с крови. И в луже такой барахтается, неспособный встать, Никодим. Руки скользят. Он то встает, то вновь падает в грязь, которой покрылся с ног до головы. И белый кафтан, и сапоги лаковые с заломами, и волосы… и сам он ныне похож на чудище диковинное… уродлив. И смешон. Люциана не хотела смеяться, но… стало вдруг легко. Живы. Оба ведь живы. И Фрол вот, тоже изгваздавшийся по самую макушку, стоит, к поломанной сосенке прислонился и стоит, дух переводит. И Никодим… пусть нелеп, но ведь живой… как есть живой… и нет, не тому Люциана радуется, что беспокоилась за него. Не за него. За Фрола. Никодимовой смерти ему бы не простили. Суд. Блокировка дара. И смерть следом, потому что Никодимов батюшка все бы сделал за-ради смерти. |