Онлайн книга «Девочки. Дневник матери»
30 января 45 года. Перед сном Саша долго разговаривает сама с собой. Сама спрашивает, сама отвечает, иногда воспроизводит слышанные за день телефонные разговоры. — Алло, это магазин? Мясо есть? А водка? Сегодня? А зайчики есть? А синие штанишки? 26 февраля 45. — Саша, мама идет спать, Вадик идет спать, все идут спать. Иди и ты. — Нет, я не пойду. — Что же ты будешь делать? — Я буду любить Галочку. 6 марта 45. Саша видит, как папа обнял маму (или наоборот было: точно установить трудно), и говорит: «Я сама его люблю…» У Саши была повышена температура. Ночью она жалобно плакала, вскрикивала, говорила, что боится звездочки и птички. Папа ее уговаривал, что ни звездочки, ни птички — нет. Тогда она возразила страдальческим голосом: — Я боюсь кого-нибудь! 
Саша. 16 марта 1945 г. 31 марта 45. Запись А. Б. — Папа, дай колбасу-у-у… — Тебе нельзя. — Почему? — Потому, что ты маленькая, будет болеть животик. Вот вырастешь большая, будешь кушать колбасу. — Папа, купи мне репку, я вырасту большая-пребольшая и буду кушать колбасу! Видно, хитрый младенец думает примазаться к репке и расти с ней. И запоминает сказки. (А. Б.) * * * Галя начала по совету бабушки Вали вести дневник. Первая запись от 19 марта гласила: «Сегодня я получила 5 с минусом и 5 с плюсом. 5 с минусом это за арифметику. А 5 с плюсом по чтению. И еще 4 за письмо. Потом я пришла домой и сделала уроки. Уроков нам задали немного. Потом написала письмо Изе. Это мой дядя. (Курсив мой! — Ф. В.) У меня есть сестренка. Ее звать Саша. И еще мы прозвали ее Топси. Саша очень похожа на негра». Запись вторая от 22 марта: «У нас в школе много девочек. Но больше всего я дружу со старостой и ее помощницей. Елене Петровне очень трудно ладить с 55 девочками. 54 ничего ведут. Но 55-я ужасно мешает. Елена Петровна хочет выключить ее из школы. Но не удается. Все учителя ее знают. Она в урок бегает как в перемену. Ну и все. На сегодня хватит». Фраза-пояснение: «Это мой дядя» напомнила мне вот что: как-то один литературовед, удрученный однообразными и слишком олитературенными рассказами-воспоминаниями о Есенине, решил обратиться к отцу поэта, ожидая от него по-настоящему наивного и непосредственного повествования. И старик начал свой рассказ следующей вполне литературной фразой: «Была темная осенняя ночь. Шел дождь». Мне казалось, если восьмилетняя Галка примется за дневник, то станет писать без всякого расчета на читателя. Однако — нет. — Зачем ты пишешь, что Изя твой дядя? Разве ты забываешь об этом? — спросила ее Елена Евгеньевна. — Нет, это для чужих, — откровенно ответила Галя. * * * На днях за столом у меня произошел острый разговор с одним нашим гостем. — Выпьем, Фрида, — сказал он, — и забудем все! Я ответила: — Обиду утопить в вине нельзя. Галя, присутствовавшая при этом, заметила мечтательно: — А в шоколаде можно… * * * Мама Соня сгоряча сказала Саше: — Не ломай посуду, а то я тебе голову сломаю! Саша ответила с большой обидой: — Если сломаешь мне голову, я тебя любить не буду! Очевидцы утверждают, будто при этом она еще погрозила кулаком. Восприняла у Вадика гнусную манеру плеваться и произносить нецензурные слова. И еще одна отвратительная привычка: кто бы ни сидел за столом, что бы ни ел — в любое время дня, даже тотчас после еды, Саша начинает клянчить: «Дай! дай! картошечку! колбасу!» А если еще не успела разглядеть, то просто: «Дай это!» 11 апреля 45. Запись А. Б. Я работаю, Саша лежит, но спать не хочет. Ей скучно. Изобретает разговор: — Пап, а папа? — Что тебе? — Мне не больно. (А. Б.) 15 апреля 45. Рассказывать про Галку становится трудно. Тут уж не отделаешься перечнем забавных словечек. Уже совершаются поступки. И довольно сомнительного свойства притом. Со стола учительницы Галя взяла свою классную тетрадь и вырвала оттуда страницы с отметкой 3. Когда Елена Петровна спросила, кто это сделал, — она заплакала, но ответила: — Не знаю. У меня, когда я стала спрашивать, созналась мгновенно, но тоже кроме слез я из нее ничего не выжала. Из уст вырывались отдельные, довольно бессвязные слова: — Там было грязно… тройки… кляксы… Поклялась больше не повторять такого. Завели новые тетради (домашние), выполняем домашние задания совместно, т. е. я наблюдаю. 22 апреля 45. Саша угрожает Шуре: — Если не дашь картошечки, я буду говорить такие слова! — Саша, гадкая девчонка, не бей Вадика. — Я не девчонка, я Сашенька, я хорошая девочка! 4 мая 45. — Саша, вот банка, тут сгущенное молоко, а вот на банке мальчик нарисован, видишь? — А мальчик тоже сгущенный? — спрашивает Саша. * * * — Галя, какую отметку ты получила сегодня? — Четыре с минусом за письмо. — Вот пробка! Вот дура старая! — восклицают одновременно мама Соня и папа Аба по адресу учительницы. Заметим при этом, что папа Аба кандидат педагогических наук. Я строго-настрого запретила Гале вырывать из тетради листы. На днях увидела, что из тетради по письму вырван лист. Объяснение последовало неслыханное: — Это папа Аба вырвал. Я ему сказала, что ты не разрешаешь, но он ответил: ничего, мы потихоньку от мамы Фриды. А то очень уж грязный листок — лучше вырвать! Папа Аба был допрошен и сознался. Поставлю в соответствующих инстанциях вопрос о снятии с него звания кандидата. * * * Галя очень много хнычет, чуть что — начинает разговаривать плаксивым тоном. Это очень раздражает, но я все вспоминаю рассказ Гарина-Михайловского «Исповедь отца». Если разыщу его, перепишу сюда целиком. |