Онлайн книга «Милая, хорошая»
|
Сима была особой романтичной и горячей – обычно она сдерживалась, но иногда из нее вырывалось это кипение эмоций, эти бушующие умозрительные страсти. Правда, дальше слов Сима не шла – в реальной жизни она вела себя крайне сдержанно. Алене вдруг стало страшно – упоминание о загробном мире больно задело ее. Почему-то именно сейчас смерть показалась ей зловещим и беспощадным палачом, который ничего не щадил на своем пути. Алена была полна любви – и потому хотела жить. – Симка, перестань… – Не перестану! – горячилась подруга. – Ты думаешь, только ты имеешь право на любовь? – Нет! Ты не поняла! Я просто не согласна с тем, что, прикрываясь любовью, люди творят всякие глупости и гадости! Бросают жен, детей, мужей и все такое прочее… – Алена, ты должна понять Любку… – Перестань! – закричала Алена в полный голос. – Если ты будешь продолжать защищать ее, то я… – Ну что – «ты»? – То я скажу тебе, что ты, моя подруга Серафима, сама в какой-то мере душевный инвалид! – Я? – рассвирепела Сима. – Да, ты! Ты боишься жить! Ты боишься всего! Ты так яростно защищаешь право каждого на любовь, а сама боишься ее… Сима побледнела и замолчала. – Симочка, прости! – моментально опомнилась Алена. – Не слушай меня… Я не в себе и потому говорю всякую чепуху. Прости, прости, прости! Она бросилась к ней, принялась обнимать – но Сима сидела словно каменная. – Сима… – Ничего, все в порядке, – наконец с трудом произнесла та. – Я не сержусь на тебя. Зачем сердиться на правду… – Сима! Я просто дура. – Перестань, – ласково сказала Серафима, снова поправляя ее волосы. – Я действительно не сержусь. Просто ты заговорила о том, что давно меня мучает. Я ведь, Алена, на самом деле хочу измениться. Когда была жива мама, я не делала ничего такого, что могло бы ее огорчить. А теперь… Я иногда думаю – я сама мертва. Живой труп! Хоть бы раз сойти с ума, хоть бы раз влюбиться – чтобы почувствовать, что во мне течет кровь, что бьется сердце… – Ты влюблялась… Помнишь Кукушкина? А Гоша Задоркин? – Не смеши… – улыбнулась Сима. – Мухи дохли на лету от скуки. Ты не опаздываешь, кстати? Алена, спохватившись, взглянула на часы: – Ой, да, уже пора выходить! – Я тебя подвезу. Через полчаса они вышли из дома – Алена была тщательно запудрена, причесана, с таблеткой успокоительного в желудке, которая, растворяясь, медленно приводила ее в состояние полного безразличия… На Симе был вязаный красный колпак и темно-зеленый френч. Они сели в Симину белую «Оку». – Все хорошо, – сказала Алена убежденно. – Да, просто отлично, – кивнула Сима. Несмотря на час пик, они доехали до «Синематеки» довольно быстро – у Алены даже еще двадцать минут оказалось в запасе. Сима припарковала машину прямо перед входом, у стеклянных дверей, за которыми были видны небольшой холл и лестница «под старину», ведущая вверх. Швейцар Лаврентий – пожилой, с необычайно благородным лицом мужчина – стоял у дверей, пряча в рукав сигарету. – Сима, – вздохнула Алена и положила голову той на плечо. – Сима… – Что? – Так, просто… В этот момент по лестнице спустился Николя и тоже закурил, отвернувшись от Лаврентия. – Кто это? – удивленно спросила Серафима. – Это Лаврентий, швейцар. Халатов его взял за чрезвычайно выразительное лицо, но на самом деле старик ужасный матерщинник! И пьет как лошадь, а однажды… – Да нет – другой! – нетерпеливо перебила ее Сима. – А, этот… Коля Жданько, официант. Мы его все зовем Николя. – Интересный… Это у него выразительное лицо, а не у швейцара. Такое, знаешь… Как у поверженного Демона, – задумчиво произнесла Сима. Они сидели в полутьме, в машине, а за стеклянной стеной горел свет. Николя стоял прямо перед ними – и был виден как на ладони. Он совершенно не замечал, что за ним наблюдают. – Лицо как лицо, – пожала плечами Алена. – Мне Николя не нравится. – Почему? – удивленно спросила Сима. – Он злой. Он всех ненавидит. Крайняя степень мизантропии… Сима помолчала, не отрывая взгляда от Николя, потом сказала: – На самом деле такие люди очень нежные и ранимые. Я думаю, что он просто носит маску. Еще он напоминает мне Раскольникова. – Кого? – Родиона Раскольникова, из Достоевского. На лице – страдания, напряженная внутренняя жизнь, горение мысли… Алена вгляделась в Николя, но ничего такого не обнаружила. – Он ждет, когда его тетка умрет, – деловито сообщила она. – Тетка богатая, после нее останется большое наследство. Тогда он бросит работу и будет жить как рантье, на проценты – где-нибудь там, в глуши, где людей нет. – Понимаю, – кивнула Серафима. – Очень тонкая, очень нежная душа… – Фимка! – Иногда Алена называла ее и так. – Ты придумываешь то, чего нет! Николя – не тот, кем можно восхищаться… – Я художник, Алена, – возразила Серафима. – У Николя потрясающее лицо. А глаза… Длинные ноги в черных брюках – смотри, как переступает ими, точно танцует… И рубашка эта – белая, ослепительно белая, ворот расстегнут, и видно шею… Волосы – длинные, темные, чуть вьющиеся. А поворот головы! Я бы его нарисовала. – Не знаю, согласится ли он, – пожала плечами Алена. – Хочешь, я спрошу его? – Не надо! – неожиданно испугалась Сима. – Нет… я передумала его рисовать. Тем не менее она продолжала сидеть, положив руки на руль, и явно любовалась Николя. – Ему двадцать три, – тихо сказала Алена. – Двадцать три… – завороженно повторила Сима. – Юный и прекрасный. С ума можно сойти! Николя раздавил сигарету в пепельнице и поднялся по лестнице вверх. – Перестань! – Алена толкнула ее плечом. – Влюбляйся в кого угодно, только не в него. Ладно, я пошла. Пока… – Пока, – сказала Сима. * * * На небольшом экране мелькали черно-белые полосы – героиня со жгучими глазами в пол-лица и роковыми изгибами рта бежала к пруду топиться. Потом картинка сменилась, появился он – томный красавец во фраке, с завитым чубом и безупречной осанкой. Он флиртовал в это время с полной, то и дело смущающейся девицей в белом платье с утянутой талией. Фигура у девицы сильно напоминала перевязанную подушку. «Ах, мадемуазель Синицына, я восхищен вами! Надеюсь, ваш папенька не будет возражать против нашего брака!» Страстный поцелуй, мадемуазель Синицына сопротивляется для виду. |