Онлайн книга «Фамильное привидение»
Звонок был странный. Генриетта подняла трубку, и чей-то сиплый, непонятно даже чей — женщины, мужчины, старика? — голос спросил: — Это Генриетта? — Да, я слушаю… — ответила рыжая. И в ответ услышала гудки. Трубку бросили. Генриетта надела синее пальто-дутик… Убрала под капюшон свои буйные рыжие кудри, чтобы волосы не намокли — за окном падал снег! Застегнула на пальто — вжик! — «молнию» до самого носа и взяла в руки пластиковый мешок с мусором. Такие пальто-дутики в этом сезоне носили все. Их носили даже, говорят, дамы, привыкшие к «от кутюр». Вот хорошая одежда: хоть тебе «кутюр», хоть мусор выносить… И в пир и в мир… Теплое легкое — нечто среднее между спальным мешком и скафандром, в котором выходят на орбиту, — защищает почти от макушки до пяток! У Светловой, кстати, подумала Генриетта, было очень похожее… Тоже синее… и такое же длинное. Генриетта Ане еще сказала, когда его увидела: вот мода — даже непонятно, кто из нас с тобой на сносях! И ты — дутик, и я дутик. В эту осень все было дутое: шапки, даже такие сумки появились, пальто, куртки, безрукавки — словом, такая мода… В этом теперь не только на лыжах можно было кататься, а хочешь в театр — иди, пожалуйста… Мода вполне допускает. Мусор Генриетта выносила обычно часов в одиннадцать утра, когда заканчивала убирать квартиру. Мусоропровода у них в доме не было — такой старый дом. Но Ладушкин, который в этом доме родился и вырос, говорил: это хорошо — тараканов не будет. Ладушкин всему, когда речь шла о его родном доме, находил оправдание. Мусоропровода нет — тараканов не будет, лифт не работает — и не надо; полезно, чтобы быть в форме. Генриетта забросила пластиковый мешок с мусором в контейнер и направилась обратно к подъезду. Это был, наверное, первый по-настоящему морозный денек. Неожиданный и ранний — октябрь ведь еще. Но что делать — все смешалось в природе. Осенью — снег, потом зимой — дождь. Такое положение вещей теперь становилось привычным. Во дворе стояла тишина: взрослые на работе, дети в школе или детском саду. Кругом лежал нетронутый, едва выпавший снежок. Только к их подъезду тянулась цепочка — так ясно отпечатались! — странных следов. Каких-то, ну правда, очень странных… Огромные — от пары здоровенных башмаков, и рядом еще как бы лишний… Третий. Круглый, как от пятака. Две ноги — и третья. Не придавая особого значения своим «следопытским» наблюдениям, Генриетта зашла в подъезд. Захлопнулась с грохотом за ее спиной дверь… Ну и дверь у них все-таки: словно пушка бабахает, возвещая о приходе корабля! А это всего-навсего человек в подъезд вошел. Ох уж эти «условия проживания»! Дверь возвещает, понимаешь, а домофона в подъезде нет. Лучше бы, конечно, наоборот. Генриетта поднималась к лифту, слушая звук собственных шагов… Вошла в пустой лифт. Хорошо хоть работает… Нажала кнопку с цифрой «четыре». Лифт у них останавливался между четвертым и пятым этажами, и к квартире надо было еще спуститься на один лестничный марш. Ну такой, блин, дом своеобразный. Генриетта вышла из лифта и направилась было к своей двери. Неожиданно ее привлек какой-то звук… Щелк… Щелк-хруст… Это было пощелкивание. Почти рядом с лифтом, на лестничной площадке, в проеме окна спиной к ней стоял человек… Старик. Видавшая виды фетровая шляпа с низко опущенными обвисшими полями — почти колпак… Длинное, до пят, пальто — про такие в книжках пишут «габардиновое», сгорбленная спина, опустившиеся плечи, какие-то ужасные ботинки — в таких ходят только старики. Кажется, что они так и шаркают не из-за возраста, а из-за того, что у них разбитые, спадающие с ног, старые башмаки — как будто найденные на помойке. Кроме того, старик опирался на палку — массивную черную палку с набалдашником. «Вот откуда этот круглый след… — подумала Генриетта про следы на снегу. — Две ноги… и еще третья… как в детской считалке». Повернувшись к старику спиной, Генриетта стала спускаться к своей квартире. Сделала шаг вниз по ступенькам… Может, все-таки спросить его, подумала Генриетта, что он тут делает? Ведь в их подъезде таких чудных экземпляров нет… Ждет кого-то? Не застал дома и приходится старому ждать на лестнице? Раздумывая над ответом на этот вопрос, Генриетта медленно оглянулась… Первое, что она увидела, — это глаза. Точнее, прорези на черном страшном лице. И сузившиеся от ярости зрачки — так они обычно суживаются перед броском у хищника… Генриетта попятилась. И это мгновение ее спасло… Занесенная над ее головой толстая тяжелая палка с бронзовым массивным набалдашником, не уклонись Генриетта в это решающее мгновение, угодила бы ей точно по черепу. И если бы не расколола его пополам, как орех, так точно бы проломила… Удар был сверху вниз. С таким хорошим замахом и столь сокрушительным предметом… Хуже мог быть только падающий на голову трамвай… Столь счастливо избежав черепно-мозговой, явно не совместимой с дальнейшей жизнедеятельностью травмы, Генриетта кубарем скатилась по ступенькам вниз. Рыжая миновала лестничный пролет за воистину рекордное время. В какие-то доли секунды! И, рухнув на собственную дверь, просто ввалилась — упала в коридор своей квартиры… Ее дурацкая привычка не запирать дверь, когда она идет выносить мусор, дала ей сейчас возможность выиграть спасительные секунды… В общем, спасла жизнь. Если бы ей пришлось доставать из кармана ключ — она бы пропала! Задыхаясь, Генриетта навалилась изнутри на дверь своей квартиры, безуспешно пробуя закрыть ее за собой. Но обрушивающаяся снаружи — с размаха! — тяжкая, как молот, палка делала эти попытки бесполезными. Металлическая дверь, казалось, прогибалась и поддавалась под напором сыпавшихся на нее яростных, просто безумных ударов. Генриетта больше не могла ее удержать… И если бы не заветная хозяйственная сумка на вешалке рядом с дверью, в которой Генриетта простодушно хранила свой «сорок пятый», неизвестно, чем бы все кончилось… Ведь человека, более склонного к мистике, чем Генриетта, вообще могло бы парализовать от страха при виде «явившегося» старика! Только подумать! Черный провал вместо лица… Как будто этот старик не с улицы зашел, а гнил в своем фамильном склепе парочку столетий, прежде чем тут объявиться! Однако в фамильные привидения Генриетта, потомок немецких лавочников, напрочь лишенная аристократизма, верила ровно до того момента, пока они не начинали вторгаться столь бесцеремонно в ее жизнь и квартиру. И угрожать столь очевидно ее личной безопасности. |