Онлайн книга «Мода на невинность»
|
– Ругала правительство? Это хороший знак. Значит, она не думает больше о страшной мести... – Еще как думает! Такие особы, как она, легко не отступаются. Любимый муж ушел к другой женщине, у которой ребенок, ребенок, возможно, от него... страх одиночества, уязвленное самолюбие... более всего – уязвленное самолюбие! – Да, страшнее этого ничего нет... – важно кивнула Инесса, которая никогда ничем подобным не страдала. – Ай, ты зачем щиплешься? – А ты будь серьезнее... кстати, наша Клава требовала от меня кое-что. Не умоляла, не просила, а именно требовала. – Боже... – Она требовала, чтобы я пошла к разлучнице и произнесла страстный монолог на тему того, что чужих мужей необходимо возвращать. Она уже и речь за меня придумала... Я отказалась. – Правильно... – рассеянно кивнула Инесса. Сквозь старые ворота мы вошли в парк. – Как здесь тихо! – воскликнула Инесса. – Да, мы будем здесь одни... или у тебя опять какое-нибудь предчувствие? – Да ну тебя! – в ответ ущипнула меня Инесса, и мы опять расхохотались, как две школьницы на переменке. – Послушай! – вдруг вспомнила я. – Давно хотела спросить, да все как-то не получалось... Как платье? – Какое платье? – То, свадебное... Маша заказала его у Буранова? Инесса подняла голову кверху, закрыла глаза – солнечные зайчики запрыгали у нее по лицу – и чихнула. – Будьте здоровы! – Мерси... Слишком много слов было, – вдруг с какой-то странной интонацией ответила моя спутница. – Слишком много слов и волнений, интриг и ожиданий... – Ничего не понимаю! Она решила заказать платье в Москве? В Париже?! – Боюсь, что свадьбы вообще не будет, – покачала головой Инесса. – Почему? – с огорчением спросила я. В самом деле, все так волновались из-за этого платья... – Они поссорились. Маша и ее жених, этот... Автандил. Сразу после того показа. Из-за чего? Какая-то мелочь, ерунда... говорят, что Маша его приревновала к кому-то. – Черт! – рассердилась я. – А что Рафик? – Рафик лишних двадцать минут пересидел в солярии, нос облез, а так... в общем, ничего. У него теперь новая идея фикс. – Какая же? – Он увлекся театральными костюмами. Говорят, осенью в Тишинске будут ставить мюзикл, приехал один известный режиссер, который разочаровался в столичной жизни. – Как жаль, что я этого не увижу... Инесса словно споткнулась на ровном месте. – Что-о? – Осенью я уеду. Мы стояли как раз напротив маленького пруда, уже начинающего зарастать ярко-зеленой ряской, на том берегу, над полуразрушенным гротом, сидел старик с удочкой. – Послушай, здесь есть рыба? – с удивлением спросила я. – Да... нет... к черту рыбу! Зачем тебе уезжать? Она выглядела расстроенной. Если б я могла, я бы и сама никогда не расставалась с ней – Инесса была моей лучшей, единственной подругой. Мы сели на поваленное дерево и стали молча смотреть на застоявшуюся поверхность пруда, по которой шустро бегали водомерки. – Я схожу с ума... – наконец тихо прошептала я. – Зачем делать свидетелями этого тех людей, которых я люблю? – Нет, ты действительно спятила... То есть тебе гораздо лучше! – тут же горячо воскликнула Инесса. – Разве ты не чувствуешь? Ты уже не плачешь все время, ты смеешься. У тебя есть интерес к жизни... Глупости какие. – И что, я должна вечно сидеть на теткиной шее, и на твоей в том числе? Нет, я уеду... там мой дом, моя квартира, там я могу запереться и делать что угодно. Здесь Вадим Петрович. – Так ты же сама говорила, что осенью он уедет! Там ты опять будешь рядом с ним. – Как ты думаешь... он не выполнит свое обещание? – Какое... ах, что он наложит на себя руки? Нет, он не сделает этого, он еще тысячу лет будет тебя допекать! Я устрою тебя на работу здесь, Владимир Ильич... – Ладно, оставим этот разговор... Мы замолчали и молчали долго, до тех пор, пока какое-то странное опустошение не напало на нас. Инесса сидела рядом задумчивая, оцепенелая, и на ее лице я видела свое отражение. Потом вдруг тихо, словно материализовавшись из теплого летнего воздуха, рядом возник Костя. – Привет! – равнодушно махнула ему рукой Инесса, но в этот день Костя вел себя как-то странно. Кусок любимой проволоки был аккуратно сложен в карман, а в ладонях он держал букет желтых полевых цветов – кажется, их называли лютиками. – Хаминю бусила мушрает, – прошептал он, приблизившись к нам. – Котеньке! Смущаясь и краснея, он бросил на колени мне букет и убежал. Пахло вблизи от Кости очень странно. – Что он сказал? – ошеломленно спросила я. – Я ничего не поняла... – Я тоже... – озадаченно пожала плечами Инесса. – А впрочем, какая разница, молодой человек преподнес девушке букет цветов – какие комментарии тут еще нужны? – Ах, что же мне делать! – воскликнула я, глядя на лежавший передо мной букет с отвращением и жалостью. Мне ужасно хотелось кинуть его в воду, но я почему-то не могла сделать этого, просто сидела и смотрела на желтые цветы. «Куриная слепота!» – вдруг вспомнила я второе название лютиков. Они росли везде, где не было асфальта. – Ничего не делай! – хитро улыбнулась Инесса. – Отнеси домой и поставь куда-нибудь. Только не в вазу... больше всего подойдет граненый стакан. Да, именно граненый стакан – такой пузатый, из которого водку пьют... – От него так пахло... – От кого, от Кости? – Да, какой-то странный запах – сладкий и в то же время... Запах разложения. – Господи, а чего ты ждала от бедного больного мальчика! – И эти цветы... – Ты хотела роз? – Нет, я о другом. – Я вдруг вспомнила Филипыча и ту историю, которую рассказала ему после его очередного неудачного самоубийства. – Розы – это слишком напыщенно... – Да, ты права. «Когда случилось петь Дездемоне, а жить так мало оставалось, не по любви, своей звезде, она, по иве, иве разрыдалась...» – задумчиво пробормотала Инесса. – Что? Ах да, это правильно, это хорошо, ибо всякий пафос и выпендреж в наше время... – «...когда случилось петь Дездемоне, и голос завела, крепясь, про черный день чернейший демон ей псалом плакучих русл припас». – Чернейший демон в черный день... Если б знать, был ли этот день или все еще впереди... Ты когда-нибудь об этом думала? Инесса пожала плечами и продолжила шутливо, немного печально: |