Онлайн книга «Небесные очи»
|
– Митька... – Что? – Ты мне писать будешь? Ну, когда уйдешь? – Буду. А ты меня будешь ждать? – Конечно! Каждый день, каждую минуточку, каждую секундочку... Митя протянул ей руку, и Аля перепрыгнула через небольшую канавку. И в это самое мгновение, когда она прыгала («Сколько солнца! Как тепло!»), с ней случилось нечто странное. Она вдруг отчетливо и ясно почувствовала, что она – любит Митю. Не как брата, не как друга, не как своего спасителя. Она любит его той любовью, от которой рождается жизнь... Это было чудо. Если раньше Алька находилось между жизнью и смертью, то теперь она точно была на стороне жизни. И в первый раз за очень долгое время она почувствовала себя красивой, почувствовала, что она – девушка, женщина, а вовсе не бесплотная тень. – Митя, а ты... Ты меня будешь ждать? – Буду, – сказал он, глядя на нее серьезно. А потом неожиданно покраснел. Значит, он тоже почувствовал! – Алька, я давно хотел тебе сказать... – Молчи! – испугалась она и коснулась кончиками пальцев его губ. – Потом, после войны. Сейчас нельзя. – Да, сейчас нельзя. Потом. Только ты знай – я и потом не передумаю. Скажу то же самое, что сейчас хотел сказать. – И я не передумаю. Никогда. Никогда-никогда. Не сказав ни слова о любви, они все-таки сумели признаться друг другу: «Люблю. Буду любить до самой смерти. Буду вечно любить – только тебя!» В одной из комнат разрушенного дома стояло пианино. – Митька, а пианино может пригодиться? – все еще смущаясь, спросила Аля. – Может, еще как, – Митя скинул с пианино обломки гипсового бюста. Занес топор, потом вдруг остановился. Откинул крышку, пододвинул колченогий табурет, сел. – Митька, ты что, умеешь играть? – Немного. До войны в музыкальной школе учился... – Митя опустил пальцы на клавиши, и неуверенные, печальные звуки разорвали тишину. – Руки словно чужие... Разучился, точно! – Нет, ты играй, играй! – вздрогнула Аля. – Очень хорошо! – Да где уж там... Пальцы побежали по клавишам быстрей. Митя часто сбивался, фальшивил, но Аля не замечала этого – в мелодии, которую он играл, было столько скрытой страсти, невыносимой печали и в то же время – надежды, что слезы сами хлынули из глаз девушки. Она стояла, и слушала. А ее любовь, так внезапно родившаяся, стремительно, в геометрической прогрессии, росла и крепла. Может, она была в Але и раньше? Только Аля не осознавала ее – лишь сейчас заметила, и поразилась величине и силе этого чувства... За разбитым окном стояла тишина, ветер шуршал черной жухлой занавеской, пахло подвальной сыростью и гарью. Сквозь разбитую крышу пробивалось солнце, блестели на полу стеклянные осколки. Облизывая пересохшие губы, Аля смотрела по сторонам и не узнавала этого мира. ...Митя опустил руки на колени. Замерла, растворилась в воздухе последняя нота. За окном захлопали. Аля подбежала к нему – на пустыре стояли женщины. Они, оказывается, внимательно прослушали весь Митин «концерт». – Талант... – пробормотала Роза и вытерла кулаком слезы. – Алька, ты это... Повезло тебе! – Да ну вас, теть Роз! – завопила Аля, сгорая от нестерпимого стыда (надо же, и как им все сразу стало ясно – про нее, и про Митю?!). – Скажете тоже... – А кому, нам, что ли, повезло?.. Мы уж давно без женихов живем. Ладно, девочки, теперь работать! Галка, Клавдия Петровна... Складываем здесь доски штабелями. Макаров, а ты ближе подъезжай на своем драндулете, ближе! Нам тоже неохота лишнее корячиться... Вечером, еще до наступления комендантского часа, Аля с Митей вышли в город. Было светло – над Ленинградом стояли белые ночи. На набережной стояла небольшая толпа людей – все смотрели на корабль, так называемый «минный заградитель». На палубе корабля матрос играл на баяне «Яблочко», остальные танцевали. Лица у матросов были какие-то странные – мрачные, сосредоточенные, в глазах ничего не отражалось. Они как будто не танцевали, а исполняли некий ритуал. – Чего это они? – удивилась Аля. – Вроде веселятся, а на вид совсем невеселые... – Так они с Балтики вернулись, – тихо ответил Митя. – С Балтики сейчас мало кто возвращается... Один из матросов поднял голову, и взгляд его остановился на Але. Матрос сжал губы, и ноги его еще быстрей стали колотить по деревянной палубе. – Эх, за белые ночи, за девичьи очи... Жги! Во всем этом было какое-то безумие. Вот только что этот матрос плясал с мрачным, мертвенно-бледным лицом, а теперь на нем была и страсть, и ненависть, и мольба – о жизни и любви. – Пойдем... – Аля потянула Митю за рукав, вытащила его из толпы. Взгляд матроса напомнил ей об Артуре. Артур тоже смотрел на нее вот так. Они сталкивались нечасто, в основном, на кухне или на лестнице. Артур работал в госпитале, Алька – дежурной в штабе МПВО (местной противовоздушной обороны). И каждый раз Артур кидал на нее вот такой взгляд. «Я изменилась. В тот самый день, когда поняла, что жить без Мити не могу... Да, точно, в тот самый день со мной что-то произошло, и теперь все мужчины смотрят на меня. А Митя наоборот, словно отдалился...» Они с весны спали в разных комнатах, поскольку холода давно закончились. – Митька, я красивая? – Ну тебя! Нашла о чем думать... – покраснев, нахмурился он. – Нет, ты скажи! – Алька... – Скажи! – Ты очень красивая, – сказал он. – Очень. – Митька, молчи! – противореча самой себе, возмутилась она. – Дурак, мы же договорились... И я тоже такая дура! – Алька, я через два дня ухожу. Меня берут. Мне через два дня как раз семнадцать исполняется, – негромко произнес он. – И когда ты об этом узнал? Что тебя все-таки берут? – дрогнувшим голосом спросила она. – Еще неделю назад. Но ты, пожалуйста, спокойно – дело решенное, ничего изменить нельзя. – Ладно, потом поговорим. – Ты дежуришь? – Да. – Я тоже приду, но позже – сейчас мне на завод надо заглянуть, кое-что оформить... Они расстались, и Аля вернулась домой одна. Одно из стекол в окнах – последнее, оказывается, разбилось в их отсутствие, и Аля принялась убирать осколки. – Ой, мамочки! На ладони была кровь – все-таки Аля умудрилась порезаться. И порез был довольно глубоким. |