Онлайн книга «Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского»
|
В одном из интервью он вспоминал: «Лежа в той же комнатке на Воинова, которую я снимал, я читал одновременно Данте и Библию». Это было начало 1962 года. «Божественная комедия» сопровождала его всю жизнь. О Данте он вспоминал постоянно. Он сопоставил себя с Данте в тех самых стихах, где говорится об ужасе посмертной пустоты. Идет четверг. Я верю в пустоту. В ней как в Аду, но более херово. И новый Дант склоняется к листу и на пустое место ставит слово. Это более поздние стихи – «Похороны Бобо», датируемые 1972 годом. И речь тут о противодействии небытию словом, поэзией. Но нас интересует другое. На пересечении острого интереса к Данте и поисков противоядия «жалу смерти» появилось первое из больших стихотворений, посвященных поэтической реализации утопии. Это – неопубликованное стихотворение «Ручей». Данте, оставленный Вергилием, оказавшись в «Чистилище», через которое лежит его путь в Рай, после блуждания по лесу оказывается на берегу ручья. И вдруг поток мне преградил дорогу, Который мелким трепетом волны Клонил налево травы по отлогу. Чистейшие из вод земной страны Наполнены как будто мутью сорной Пред этою, сквозной до глубины… <…> Остановясь, я перешел ручей Глазами, чтобы видеть, как растенья Разнообразны в свежести своей
[22]. Вдоль этого ручья Данте и будет идти до самых райских врат. И прекрасная женщина, которая ведет Данте до того, как он встречает Беатриче, описывая прекрасную страну, куда они идут, говорит: «Здесь вечный май…». Страна, где нет времени. Она пошла вверх по реке, ступая Вдоль берега; я – также, к ней плечом И поступь с мелкой поступью ровняя. Они идут вверх по течению, к истокам ручья. К Раю. К «блаженной стране»… Позже, на берегу ручья, Данте встречает Беатриче. И для того, чтобы он узрел чудесные картины, она заставляет его глотнуть воды из потока. Зачин большого стихотворения «Ручей» – 328 строк – явно восходит к сцене из двадцать восьмой песни «Чистилища». 1 Зная, что ты захочешь, в этой стране отдохнуть, ручей под кустом бормочет, тебе преграждая путь. (И вдруг поток мне преградил дорогу. – Данте.) И, вместо того, чтоб прыгнуть или пуститься вброд, ты предпочел приникнуть губами к прохладе вод. После того как герой – подобно Данте – испил из ручья, ему открывается путь в «блаженную страну». 2 Не стоило делать это. Но кто же мог упредить. Каждый в разгаре лета В полдень захочет пить. Никто и не просит прощенья, тем более, что для ума он вовсе не искушенье, а лишь природа сама. 3 Вот и разрыв в сознаньи первый – в равном досель. Трещина в светлом зданьи или, вернее, щель. Выпив воды, герой стал понимать язык ручья. 10 Ручей твердит неумолчно, что он течет из страны, в которой намного больше холмов, травы, тишины. «Тебя он с радостью примет, тот край и тот небосвод. Там неподвижный климат». — Снова ручей поет. «Несрочная весна», «вечный май» – «неподвижный климат». Отсутствие времени и, стало быть, смерти. «Страна, где смерти нет». Как Данте в сторону рая, герой «Ручья» идет вверх по течению потока в «блаженную страну», страну, не имеющую названья. Псиный лай там не слышен, свет течет по устам. Климат там неподвижен, век непрерывен там. Холода нет и зноя, жизнь вдвоем создают только осень с весною, стоя рядом, поют. В «Большой элегии Джону Донну» душа, взлетевшая выше Бога, видит страну абсолютного покоя: И климат там недвижен, в той стране. Откуда всё, как сон больной в истоме. Господь оттуда – только свет в окне туманной ночью в самом дальнем доме. Поля бывают. Их не пашет плуг. Года не пашет. И века не пашет. Одни леса стоят стеной вокруг, а только дождь в траве огромной пляшет. Все, все вдали. А здесь неясный край. Спокойный взгляд скользит по дальним крышам. Здесь так светло. Не слышен псиный лай. И колокольный звон совсем не слышен. Одна из причин, по которой Бродский не хотел публиковать «Ручей», заключается, очевидно, и в том, что слишком многое из этого стихотворения перешло в «Большую элегию», которая для него была важнее. В «Ручье»: Псиный лай там не слышен. Свет течет по устам. В «Большой элегии»: Здесь так светло. Не слышен псиный лай. С удивительным упорством – чтобы достучаться до сознания читателя – Бродский настаивает на формуле: «И климат там недвижен», «Климат там неподвижен, век непрерывен там». И когда паломник приближается к цели – к истоку ручья, снова: «Климат здесь неподвижен, но непрерывен век». Остановившееся мгновение. «Вечный май…» «Ручей», судя по всему, был написан в шестьдесят втором году. «Большая элегия» в марте шестьдесят третьего. В том же году «Исаак и Авраам», – там ангел зовет Авраама в страну, где «смерти нет в помине», в природный Эдем, где «в густой траве шумит волной ручей». Об этом создании поэтической утопии я уже писал в эссе «Странник», но не включил тогда в анализ в высшей степени значимый материал «Ручья». «Ручей» насыщен сюжетами, которые затем перейдут в более развернутом виде в другие большие стихотворения этого периода, в частности, сюжет «остров в океане», восходящий к Донну, встречаем в «Столетней войне», над которой Бродский работал, скорее всего, в шестьдесят третьем году, создавая гигантскую эпопею из нескольких больших стихотворений. Об этом подробно говорится в «Страннике». Есть в «Ручье» и еще один важный мотив, безусловно восходящий к Шестову: путник переночевал на берегу ручья, а проснувшись, оказался не там, где заснул. Он снова выпил воды из ручья, «и тотчас ручей запел»: 22 «Ну вот, ты почти добрался к моей прекрасной стране. Так спешил и старался, Столько прошел во сне…» 23 |