Онлайн книга «Голоса Памано»
|
– Да простит тебя Бог, Анселм. – Священник отчужденно взглянул на брата. – Ты уж извини, что я вмешиваюсь, но с тех пор, как Пилар… – Какого года этот снимок? – спросил Ориол, только чтобы что-то сказать. – Тысяча девятьсот двадцать четвертый, – прочла она под фотографией. – Это год, когда отец оставил военную службу и вернулся сюда. – А ваша мать? Почему ее нет… – Дядя Аугуст вернулся из Рима этой весной, но поскольку он каноник, то проживает в Сеу-д’Уржель… – Она улыбнулась. – Но он часто приезжает сюда. Ему нравится считать себя моим духовным наставником. – А он действительно ваш наставник? – Да, разумеется. – Продолжайте рассказывать. – Он настоящий мудрец. – В чем это проявляется? – Он опубликовал книги по алгебре и все такое, и его очень ценят за границей. – Она неловко улыбнулась. – А почему я должна говорить? – Потому что иначе вы очень напряжены. – Вы давно окончили педагогический институт? – контратаковала она. – Еще до войны, я был совсем молодым. – Знаете что? Мне очень понравилось, что у вас в доме столько книг. – Но ведь это нормально, – проявил скромность Ориол. – Да и не так уж много у меня книг. – Сколько вам лет? – Двадцать девять. – Надо же, мы ровесники. Вот тебе раз. Она только что призналась, что ей, как и мне, двадцать девять лет. А я думал – двадцать. Двадцать девять. Но где же ее муж? – А как вы начали заниматься живописью? Интересно, существует ли сеньор Сантьяго на самом деле, или это преграда, которую ты придумала для настырных кавалеров? – У меня хорошо шло рисование, поэтому во время войны я окончил школу изящных искусств Ла-Льотжа. – В Барселоне? – Да. Я из района Побле-Сек. Вы бывали в Барселоне? – Ну да, конечно. Я там училась. – Где? – В школе Святой Терезы в Бонанове. Он украдкой бросил на нее взгляд. Школа Святой Терезы. Бонанова. Совсем другой мир в пределах одного и того же города. Его язык словно приклеился к пересохшему нёбу. Она между тем продолжала: – Там я сформировалась духовно и интеллектуально, следуя указаниям дяди Аугуста, поскольку мой отец все время был в отъезде, он служил. А мать? – У меня очень плохие воспоминания о школе. Она располагалась в темном помещении на улице Маргарит. – А у меня все наоборот. И когда я езжу в Барселону… – У вас там дом? – Да, конечно, потому что Сантьяго проводит там всю рабочую неделю. А также месяц, год… – Понятно. – Обращайся ко мне на «ты». – Она сказала это неожиданно для себя, но очень уверенно, у нее возникло такое ощущение, будто она скользит вниз по нескончаемому каменистому спуску, отрадному, как сама отрада. И она падает, падает в восхитительную бездну… – Что вы сказали? – Когда ты захочешь отдохнуть, я попрошу принести чаю. Бог мой, эта картина доведет меня до инфаркта. Мне не следует принимать это так близко к сердцу… Не знаю. – Ты ведь не был на фронте? – Нет, из-за проблем с желудком. – Повезло. Тебе нравится учительствовать? – Да, но не надо меня тянуть за язык. Рассказывайте сами. – Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказала, Ориол? Бриллианты засверкали яркими переливами, хотя она даже не пошевелилась. Или это был блеск ее глаз? 6 Вместо того чтобы спросить, кто вы, что вы хотите, открывшая дверь женщина молча и отстраненно смотрела на нее, словно погруженная в какие-то беспорядочные, но назойливые мысли, отвлекавшие ее от реальности. Ее лицо было испещрено сетью извилистых морщин – отпечаток нелегкой, но не сломленной жизни, приближавшейся к семидесяти годам. Наконец ее глаза пробуравили робкий взгляд Тины, которая, испытывая неловкость, спросила вы Вентура? – Да. – Старшая Вентура? – Что, опять журналистка? – Да нет, я… – Тина попыталась спрятать фотокамеру, но было уже поздно. Она отчетливо увидела, как раздраженно сжалась удерживающая дверь рука, хотя на лице Вентуры это раздражение никак не отразилось. – Девяносто пять лет ей исполнилось уже три месяца назад. – По-прежнему не теряя терпения: – Нам сказали, что больше никаких памятных мероприятий не будет. – Дело в том, что я пришла совсем по другой причине. – По какой же? – Война. Тина Брос даже не успела прореагировать, как женщина захлопнула перед ней дверь, оставив ее стоять на улице с глупым лицом и разочарованным видом, подобно охотнику, который, споткнувшись о корень, спугнул добычу. Она посмотрела по сторонам: вокруг не было ни души, и лишь пар от дыхания нарушал ее одиночество. На землю из холодного безмолвия вновь падали белые хлопья, и она подумала все-таки хорошо бы ей научиться убеждать людей. Пока она размышляла над тем, куда теперь двинуться, направо или налево, а может быть, зайти в кафе, дверь дома Вентуры вновь отворилась, и вздорная женщина, которая минуту назад захлопнула дверь перед ее носом, лаконичным, но властным жестом, не допускающим никаких возражений, предложила ей войти. Тина ожидала встретить прикованную к постели старушку, сломленную годами и, возможно, горем, готовую бесконечно сетовать на свои несчастья. Но когда она вошла в скромную кухню-столовую дома семейства Вентура, то увидела строгую, одетую в темные одежды даму с редкими белыми волосами, которая ожидала ее стоя, опершись на палку и глядя на нее таким же пронзительным взглядом, как и ее дочь. Похоже, в Торене у всех такой колючий взгляд, наверное от долгого молчания и бесконечно сдерживаемой ненависти. – И что же вы собираетесь поведать мне о войне? Помещение было небольшим. Здесь все еще сохранялись старый очаг и дровяная печка для отопления. У окна – чистая, аккуратная раковина для мытья посуды. В глубине на стене – непритязательная полка для посуды, заполненная потрескавшимися от горячего супа тарелками. В центре – обеденный стол, покрытый желтоватой клеенкой, а в углу – газовая плита. У противоположной стены невнятно бормотал что-то маленький телевизор, на экране которого скандинавские лыжники совершали головокружительные виражи, прыгая с какого-то немыслимого трамплина; на накинутой на него кружевной накидке Тина увидела открытки с видами, происхождение которых она не смогла идентифицировать. – Да нет, не я. Я хотела, чтобы это вы мне рассказали… Я прочла ваше интервью в журнале «Очаг» и… |