Онлайн книга «Страсти по рыжей фурии»
|
– Таня, я вот без предупреждения... – забормотал он снова, переминаясь с ноги на ногу. – Ничего-ничего! – закричала я. – Антоша, я тебе сейчас супчику... При виде этого человека во мне сразу же взыграли материнские чувства – непременно захотелось обогреть и накормить Тарабакина. Представляю, какой бы клушей я стала, если б не ушла от него тогда. – Роман дописал? – крикнула я, засовывая тарелку в микроволновку. Когда я принесла суп, они с Шурочкой сидели по разные стороны стола и с интересом разглядывали друг друга. – Шурочка, Антон – писатель. – Да, я дописал роман, – грустно произнес Тарабакин, берясь за ложку. – Вот, собственно... – Он протянул мне номер «Нового мира». – Здесь первая часть. – Это замечательно! – воскликнула я. – Помнится, тебя еще никогда не печатали в таких серьезных изданиях. Я открыла журнал на той странице, где был загнут уголок, и вдруг увидела: «Огненная пустыня. Роман. Первая часть. Посвящается Танечке Танеевой...» Мне в лицо словно кипятком плеснули. Шурочка, сопя носом, заглянула мне через плечо и, прочитав посвящение, засопела еще громче. – Тарабакин, как это мило! – засмеялась я растерянно. – Но к чему? Я вовсе не заслужила... – Перестань, Таня, – спокойно остановил меня мой второй муж, прихлебывая суп. – Просто я люблю тебя и очень благодарен за то время, которое ты провела вместе со мной. Без тебя я не решился бы написать этот роман. Ты – моя муза! Кажется, Шурочка чихнула. Или это у нее запершило в горле? Наверное, высказывание Тарабакина окончательно ее добило – ей-то никто не посвящал романов, и никто не называл ее своей музой. Я обернулась – волоокие Шурочкины глаза позеленели от зависти. Меня вспоминал с любовью не только первый муж, но и второй! – Мне пора, – сдавленным голосом произнесла она. – Шурочка, мы еще не договорили... – Нет-нет, не хочу вам мешать! – Шурочка, ты совершенно не мешаешь... Но остановить ее было невозможно – она подхватила свой ридикюльчик и засеменила к выходу. – Я надеюсь, Митя ни о чем не узнает... – шепнула ей я на ухо. – Ни о чем! – Она улыбнулась голливудской улыбкой и исчезла. Когда я вернулась в комнату, Тарабакин первым делом спросил меня: – Кто эта женщина? – Я же сказала – моя подруга. Кстати, чем-то близка тебе – тоже большой людовед и душелюб, правда, лишь на любительском уровне... – Пишет? – Нет, психология... дает советы. – Тебе не нужны советы! – засмеялся Тарабакин. – Спасибо, суп замечательный. – А что, я могу свести вас поближе, она девушка одинокая... – Нет. Нет... Я не люблю таких. – Каких? – Стриженных под мальчика, с большими оленьими глазами. И в них, в этих глазах, – порок и страдание. Знаешь, у меня целая теория насчет женской красоты... Твоя Шурочка очень несчастна, судя по ее внешности и ее поведению. – Ну, это слишком просто – она плакала накануне твоего прихода... – Я боюсь несчастных женщин – если их не утешить, они причиняют несчастья другим. – Увы, сегодня я ничем не смогла утешить Шурочку! – засмеялась я. – Ладно, Тарабакин, я не очень-то верю во все эти рассуждения, лучше расскажи, как живешь. – А ты... ты тоже расскажешь? – Само собой! * * * Я пришла в студию на следующий день – благо, прием новых талантов растянулся на несколько дней. Действительно – попадались иногда таланты среди молодых, и некоторые поступали потом в профессиональные училища. Другие до конца жизни играли в самодеятельных театрах, в свободное от работы время. Студия располагалась в Доме культуры автомобилистов, который арендовало сразу несколько организаций. Здесь шли репетиции и показы спектаклей самодеятельного театра, несколько раз в неделю работала хореографическая студия для младших школьников, по субботам устраивались вечера для тех, кому за тридцать, а время от времени сходились на свои шабаши сетевики, которые официально назывались пышно и туманно – презентации и имели целью заманить как можно больше дурачков. В зале уже сидело несколько человек из приемной комиссии – режиссер самодеятельности Эдуард Гербертович, известный актер – высокий и безумно красивый мужчина, который играл в спектаклях исключительно героев-любовников (я имела счастье быть несколько раз задушенной его руками в роли Дездемоны), завхоз Петренко – в его ведении были костюмы и декорации студии, художник Микитасов, эти декорации создававший. А еще уборщица Дома культуры Анна Савельевна, которая очень любила присутствовать на всех мероприятиях, которые в этом доме проходили. Ей было пятьдесят девять лет и абсолютно все равно – самодеятельный спектакль ли это или вечер для тех, кому за тридцать. – Вот и Танечка. Присоединяйтесь! – махнул мне рукой Эдуард Гербертович. В Кинешме он был режиссером настоящего, не любительского театра, но потом перебрался в столицу, решив, что в Москве дышится шире. Мне за преподавание в самодеятельности актерского мастерства платили не так уж много, но было ужасно приятно чувствовать себя в роли всезнающей наставницы. – Следующий! – благородным басом крикнул герой-любовник. Он участвовал в этом мероприятии из каких-то своих личных побуждений. На сцену вышла упитанная девушка в черном трико. – Как вас зовут? Она томным голосом промурлыкала что-то неразборчивое. – Громче, пожалуйста! – Панасюк Екатерина! – Сколько вам лет, Катя? – с любопытством спросил Эдуард Гербертович. Девица нервно захихикала и заявила, что считает этот вопрос очень нескромным. – Начинается! – нервно шепнул мне на ухо герой-любовник. – Ваше счастье, Танечка, что вы вчера не присутствовали! – А что? – Вчера ни одной нормальной девушки не было – все ломаются, кривляются – тьфу! – Милочка, мне абсолютно все равно, сколько вам лет, – благожелательно улыбнулся Эдуард Гербертович. – Скажите любую цифру – но так, чтобы я вам поверил. Девица напружинила и без того плотные икры и с усилием крикнула: – Восемнадцать! – Не верю, – злорадно ответствовал мастер. – Но мне правда восемнадцать! – набычившись, забубнила девица. – Вполне может быть... Но вы мне скажите это так, чтобы я вам сразу поверил. Нет, скажите – пятьдесят. Итак, сколько вам лет? – Пятьдесят! – мрачно и злобно произнесла юная Панасюк. – Вот теперь верю! – потер ручки Эдуард Гербертович. – Какой-нибудь стишок нам почитаете? |