Онлайн книга «Дверь с той стороны»
|
В конце концов только на Земле он снова мог оказаться в команде, среди настоящих друзей. Только там он мог забивать голы и чувствовать, что выполняет свое жизненное предназначение. И все-таки самое горячее желание попасть на Землю не могло быть причиной, по которой спорт вдруг перестал интересовать людей. И не одного лишь физика. Те самые люди, которые, пока корабль направлялся к Земле, искали общества Еремеева, заговаривали о спорте и с интересом выслушивали его объяснения, теперь вели себя так, словно бы спорт перестал существовать. Это казалось Еремееву особенно несправедливым сейчас, когда он больше всех остальных нуждался в понимании и сочувствии: у него отняли не только спорт, у него, казалось ему, отняли и жену. Валентин не думал о том, что никто не виноват в ее охлаждении. Он чувствовал лишь, что остается в одиночестве, что и футбол, и жена его оставили, и подозревал, хотя и неправильно, что для Милы сыграло тут роль изменение его положения в обществе; в его жизни не было ничего другого, что могло бы заменить все, чего он лишался. Спасение было на Земле. И он был готов на все, лишь бы приблизить день возвращения. Но от него ничего не требовали. И сознание своей ненужности входило в Еремеева все глубже. Он начинал понимать, что все виды людских занятий можно разделить на такие, которые нужны людям всегда, и такие, что требуются лишь в определенных условиях. Его дело относилось ко вторым, и условий для него здесь не было. Такие мысли преследовали его, пока он привычно бегал по дорожке вокруг зала, делая рывки, кувыркаясь через голову и снова продолжая бег. Разминка постепенно должна была привести его в хорошее, игровое настроение, необходимое и на тренировке. В зал вошел Истомин и уселся на низкую скамейку у стены. Это был уже зритель, и Еремеев усилил темп. Потом, подбрасывая мяч, подошел и уселся рядом с писателем. – Вам бы сейчас не вредно сыграть, – сказал он. – Подвигаться, разогреться. А? Истомин вежливо улыбнулся. – Да, – сказал он не совсем впопад. – В юности я мечтал. Но не оказалось данных. Тогда я переживал… Еремеев радостно кивнул. Такие разговоры он слышал не раз, они были составной частью его жизни: люди хотели в большой спорт и немного завидовали Валентину, а он отмахивался, говорил о трудностях этой профессии, но в душе гордился. Он сказал: – Но ведь есть и другие дела в жизни. Все не могут играть. Писатель пожал плечами, думая о своем. – Я много лет пишу книги, – проговорил он негромко, словно самому себе. – И вот написал еще одну – о давно минувших временах. Но ведь книга – всегда о настоящем. Любая историческая книга написана не о прошлом, а о том, как мы сегодня понимаем это прошлое, что в нем выделяем, что – пропускаем мимо внимания. И я написал, по сути, о нас: мы сейчас находимся в том положении, что и мои античные герои. И у них мир был узок, но это ведь не тяготило их: мысль была свободна, и они чувствовали себя хозяевами положения и были счастливы. Может быть, в этом выход и для нас? Мы оказались за пределами нашей цивилизации, за пределами высокой культуры моторов и компьютеров – надо ли идти по ее следам? Культура должна органически вырастать из данных условий; не следует ли непредвзято осмотреться, чтобы постичь их? И понять, как надо в них жить? Вот о чем моя книга, но никто не хочет читать ее. – Истомин усмехнулся. – Даже Инна. – Это понятно, – поразмыслив, сказал Еремеев. – Мы ждем возвращения на Землю. Зачем нам что-то другое? Истомин усмехнулся. – Если бы все обещанное исполнялось… – пробормотал он. Еремееву сделалось вдруг очень жалко Истомина: он не столько понял, сколько почувствовал, что у этого человека тоже отняли что-то очень большое, главное. И женщина, наверное, тоже предала его. Он сказал, желая помочь тем единственным, что было в его власти: – Хотите тренироваться вдвоем? Это увлекает. А я вам покажу кое-какие приемы – не пожалеете. Истомин взглянул на него, отвлекаясь от своих мыслей. – И на Земле я смогу играть с мастерами? – спросил он, улыбаясь. – Там вы не станете, – сказал Еремеев. – Так сыграем? Писатель коснулся его руки, словно утешая. – Я вас не обведу и не выиграю, а если вы станете применяться ко мне, уступать – какой толк? Нет… Футбол – это для людей, обладающих моральным равновесием. Еремеев сумрачно кивнул. – Погодите, – сказал Истомин. – А почему именно мы? – Что? – А если не мы? Не люди? Помнится, я слышал, что у нас в трюмах – сложные механизмы. Может быть, среди них окажутся антропоиды? – Роботы? – Человекоподобные, биомеханические. Они могут делать, что угодно – наверное, и в футбол играть. Найдите их, обучите. Хоть не люди, а все же… – Да, конечно, – вяло согласился Еремеев. Они посидели молча, думая каждый о своем. – Пойду, – сказал затем Истомин, вставая. – Эх, черт, – проговорил Еремеев. – Если мы не попадем на Землю – не знаю, до чего я дойду. Иногда хочется все изломать в щепки. Жить-то как? – Как жить, – сказал Истомин, – этого я не знаю. Он медленно пошел к выходу. Валентин проводил его взглядом, потом нащупал свой пульс: он не забывал о контроле. Пульс вошел в норму. Однако работать Еремееву расхотелось, и ноги, казалось, отяжелели и не поднимались. Он даже не стал собирать мячи. Вышел из зала и пошел бродить по кораблю, в котором где-то были роботы. Чего-то не хватало. В каюте расхаживать было тесновато – при его-то росте, – и Карачаров теперь мерил шагами салон. Там, конечно, сидел Петров, дымивший, как небольшой вулкан, а поодаль – Инна Перлинская, осунувшаяся, молчаливая. Какая-то штучка – амулет, что ли – висела на шее актрисы на длинной цепочке, и Перлинская то играла этой цацкой, то замирала, устремив на нее глаза, и даже чуть покачивалась, точно в трансе. Карачаров сердито расхаживал до тех пор, пока Петров не пробормотал: – И днем и ночью кот ученый… Физик фыркнул, но не обиделся, а подошел к старику. – А сигареты вы тоже синтезируете? – Нет. Но пока еще у меня есть. Я человек запасливый. – Дайте мне, – неожиданно попросил физик. Он неумело закурил, закашлялся. Легче ему от этого не стало, только слегка закружилась голова. Нет, не этого ему не хватало. Он пересек салон и уселся рядом с актрисой. Она улыбнулась – профессионально и вместе с тем смущенно, и спрятала амулет в кулаке. – Можно подумать, вы что-то потеряли, – сказал физик. Актриса не ответила – она мгновение смотрела на Карачарова, и в глазах ее была тоска. Потом опустила неестественно длинные ресницы. |