Книга Константинов крест (сборник), страница 74 – Семён Данилюк

При виде пошедшей пунцовыми пятнами подруги Оленька опомнилась. Через силу усмехнулась:

— Не бери в голову, мать. Говорю же, — все они, самцы, такие.

Она скосилась на звук от двери, — незаметно вошедший Евгений Сапега с мучительной маской боли привалился к косяку.

— Врешь ты всё! — среди неловкой паузы прозвучал детский голосок. Малышка, подавшись вперед, с взрослой неприязнью вперилась в кокетничающую Оленьку.

— Что, детка? — от неожиданности пролепетала та.

— Врешь, говорю. Сама на всех углах из трусов лезла, пока в постель не затащила.

— Что ты такое говоришь, малышка? — пролепетала смятенная Оленька. — Что еще за шутки? Женя, я ж тебе рассказывала: он меня изнасиловал, а потом принуждал сожительствовать. Кто подучил ребенка?!

Она возмущенно повернулась к Ксюше. Но та сама с открытым, перекошенным ртом завороженно смотрела на странного, вещающего младенца.

— Это кто кого изнасиловал? — с прежней страстью переспросила Рашья. — Забыла, как на Новый год, она, — Рашья ткнула пальчиком в Ксюшу, — спать ушла. А ты меня напоила вдребезги (от этого «меня» всех обдало холодом) и под пьяного залезла. А потом полгода донимала, будто «залетела», и требовала жениться. Не так, скажешь?

— Не так! Ничего я не требовала. Больно надо насильно тащить! Я и от денег его поганых отказалась… О господи! Прочь, исчадие ада! — в ужасе прервалась Оленька.

Ужас ее разделяла и Ксюша, которую просто колотило.

Застыл совершенно убитый Сапега.

Разве что Анхель сохранил подобие хладнокровия. Он подошел к возбужденной Рашье, встал на колени, огладил головку:

— Успокойся, девочка. Тебе опять привиделось.

От прикосновения его ладони злобно напряженные черты разгладились, в них вернулись детские мягкость и успокоение. Потеревшись лобиком о дядю, девочка поглубже забралась на диван и, как ни в чем не бывало, потянула к себе альбом.

— Бабка у нее была ясновидящая, — в звенящей тишине пояснил Анхель. — Похоже, передалось. Самый, говорят, несчастный дар.

Ксюша ненавидящим взглядом впилась в бывшую подругу. Оленька перепугалась.

— Да причем тут какой-то дар?! — выкрикнула она. — Не верь ей, Ксюха! Было у нас с Пашкой, да! Сама, считай, призналась. Но чтоб из-под лучшей подруги уводить, — больно надо! Мало ли какие у этого недомерка видения?

Боясь сорваться, Ксюша выскочила из кабинета и устремилась вниз по эскалатору. Следом с Рашьей на руках за ней торопился Анхель.

Вечерело. В полном молчании шли они через центр к трамвайной остановке. Впереди вприпрыжку бежала Рашья. Ксюша подавленно молчала. Анхель забегал то справа, то слева, стараясь заглянуть ей в лицо, но Ксюша сердитым движением головы отгоняла его прочь.

Внезапно она застыла, так что замешкавшийся спутник уткнулся в нее, едва не сбив.

— Что?

— Оленька, — во внезапном озарении пробормотала Ксюша.

— Да, неприятно такое узнать.

— Не о том я! — Ксюша отчего-то рассердилась. — Не сходится! Павел в ту последнюю ночь поехал к любовнице. Это я точно поняла. Но Оленька-то ночевала у меня. Понимаешь? А раз его любовницей была она, значит?..

Боясь потерять мысль, она требовательно поглядела на Анхеля.

— Значит, пригласила к себе и специально ушла, чтоб обеспечить алиби, — закончил за нее Анхель. — Но тогда кто?

— Голутвин! — объявила Ксюша. — В свое время Оленька мне намекала, что зацепила его, и вроде даже он из-за нее из семьи уходить собрался. Ну, насчет «уходить», понятно, врала по своему обыкновению. Но то, что крутила и была на содержании, — вполне возможно. Она ему и насчет кредита могла рассказать.

— Но откуда она сама?..

— От Сапеги, конечно, — опережая недоуменный жест Анхеля, Ксюша отмахнулась. — Да всё они про кредит знали. Что Сапега, что Мазин. И что получил, и что обналичил. Это они на следствии врали, боялись, чтоб на них не подумали. А Сапега что сам знал, то и Оленьке сливал. А та, получается, — Голутвину. Дальше, думаю, просто. Назначила Павлу свидание, где вместо нее голутвинские его поджидали. Такой вот сексуальный вечерок у Пашки выдался.

Ксюша потерла лобик.

— Вроде, на этом сходится.

— Не слишком ли мудрёно? — усомнился Анхель. — Деньги-то, как мы знаем, лежали в директорском сейфе. Разве чужой смог бы незамеченным через охрану?..

— О! Тут и вовсе говорить не о чем! Охрана — одно название. Через забор в десятке мест перемахнуть можно. Особенно к ночи, когда заводоуправление пустое.

— Но — мотив? — напомнил Анхель. — После уступки Павлом акций завод всё равно переходил к Голутвину. Так зачем же у себя собственные деньги воровать?

— Да всё затем же! — сердясь на его непонятливость, вскрикнула Ксюша. — Они ж специально организовали, чтоб на Пашку подумали! На убитого кражу кредита списали и под этим предлогом всё у меня отобрали! Коттедж, таунхаус, машину, — ты подсчитай! За это и убили.

Ксюша снизу вверх заглянула в лицо спутнику.

— Возможно, и так, — кисло согласился он. — Но…

— Да, теперь не докажешь, — тяжко согласилась Ксюша. — Теперь уж никому и ничего не докажешь. Павла нет, и всем всё до звезды!

Она закрутила головой:

— А где Рашья?

Девочки нигде не было.

Анхель и Ксюша побежали в ближайший, Алтынный переулок. Тот самый, где стоял таунхаус, в котором Ксюша с мужем жили перед его гибелью.

Рашья стояла возле калитки их бывшего дома и беспомощно теребила незнакомый замок.

Ксюша повернулась к спутнику.

— И что скажешь? — она облизнула пересохшие губы. — Про наш адрес тоже ты ей рассказывал?

— Называл. Алтынный переулок, дом…

— Да? И карту местности учил считывать? …Рашья, детка, прочти на табличке, какая это улица.

Малышка послушно подошла к указателю, старательно вгляделась в неведомые буквы. Беспомощно повела плечиками.

— Ну? — Ксюша требовательно обернулась к спутнику. — Что еще соврем?

— Я ж говорил, — у нее прозрения. Вроде как экстрасенсорный дар, — потерянно забормотал Анхель. — Может, с ее помощью выясним относительно смерти Павла.

— Угу. По следу, что ли, ребенка пустим? Вроде поисковой собаки? Нечего сказать, хорош дядя. Пошли домой, трепло!

Ксюша почувствовала невиданную, необоримую усталость.

С Анхелем в ее жизнь пришла тайна — жуткая в своей непостижимости.

В доме она потрепала по щечке Рашью и, демонстративно игнорируя потерянного Анхеля, ушла к себе. Не раздеваясь, уселась тяжело на край кровати и охватила голову, пытаясь свести в цельную картинку калейдоскоп обрушившихся событий и впечатлений.