Онлайн книга «Поклонение волхвов»
Николай Кириллович очеркнул это место и раскрыл окно. Дождя не было, воздух был мокрым, улица блестела. Подышав, закрыл, погасил свет. Лег, не раздеваясь. Снова зашумел дождь, по освещенной стене поползли тени капель. Он ворочался, кашлял, вставал и задергивал шторы. Ложился, снова вставал, раздергивал и думал о том, что и дед, и отец умерли в год, заканчивавшийся цифрой три. О том, что непонятно, кем же был выкраден в детстве его дед Лев Триярский. Сектой рождественцев? Ворами, промышлявшими похищением и продажей детей? Или пришельцами из космоса? Последняя версия промелькивала, кажется, у Серого. «Есть в нас, Триярских, – думал, следя за тенями, – какая-то недоосуществленность. Тот, петрашевец, так и не стал архитектором. Отец не реализовал себя как художник. Я вроде бы и стал композитором, и все равно… Нигде не исполняюсь, не звучу. Точно мы посланы сюда не для самих себя и не для архитектуры, живописи или музыки, а для другого. Как те трое волхвов, о которых мы ничего не знаем. Кроме того, что они пришли, и поклонились, и ушли…» Дождь ослаб, он задремал. Резко открыл глаза. Кто-то смотрел на него. «Гога?» Зашарил в темноте рукой, зажегся торшер. За столом никого не было. Отдышавшись, потянулся за книгой. * * * Теперь он стоит на кухне. В комнате хлопает форточка. Он прислушивается. – Тише, главное, не испугать его. – Ничего, не маленький. Голоса… Как в ту ночь, когда он мотался на Гагаринку. – А если решит, что сходит с ума? – Да нет, подумает, просто переутомился. Бессонницы, неприятности… Он еще про Садыка не знает. – Тсс! Не надо торопить события. Кто-то садится на диван, тихий скрип пружин. – Знаете, я думаю, для начала хватит. Он должен к нам привыкнуть. Как вы считаете, граф? – Граф сегодня не в настроении. Но я согласен. Вы знаете мою позицию, хорошего – в меру. Ну что, господа, до встречи в Музтеатре? * * * Возле Музтеатра, как всегда после дождя, плещется огромная лужа. Машина взрезает ее, фасад с колоннами рассыпается. Николай Кириллович расплачивается и хлопает дверцей. – Ну, вы уже в курсе, – встречает возле входа Ринат. – В общем, бардак. Оркестр уже на ушах. Собираются писать коллективное письмо. – Не надо. – Николай Кириллович дергает дверь, дверь не подается. – Я тоже считаю, что не надо. Но уже афиши везде расклеены. – Когда сообщили? Дверь с визгом открывается. – А никто не сообщал. Дияров был там на каком-то заседании вчера… – Хорошо. Передайте, репетиция начнется как обычно. Начинаем со Шнитке. Я сейчас к директору и обратно. Ринат делает гримасу и поднимается в зал. Николай Кириллович идет по коридору. Прижимается к стене, мимо проносят огромную голову Ленина. О том, что фестиваль решено проводить не в Центре современной музыки, а здесь, в Музтеатре, он успел узнать от Жанны. Забежала к нему час назад, мокрая, взвинченная, плюхнула на стол пакет с котлетами. Он поцеловал ее в холодную щеку, но есть не смог, не лезло. * * * – Да, слышал, слышал… – Директор ползал под столом, разыскивая что-то. – Ну что тут делать будешь? Подвели строители, куча недоделок. Центр в аварийном состоянии. Людей туда пускать нельзя… Вот шайтан, ну где эта ручка? Из-под стола показывается директорская голова. – Вчера японская делегация была, авторучку подарили. Куда могла деться, а? На столе нет, на полу нет… Что я должен думать? Совести у людей нет, совести… – Голова снова уходит под стол, слышно пыхтение. – Раньше у нас за такие фокусы руки отрубали! И никто авторучки не воровал. – Но здание Центра уже было принято… – А как у нас принимают?.. Давай-давай, и подмахнули. Вы представьте, то-о-олько начнете самое интересное исполнять, а тут крыша падает. Или канализация лопается. Что, нужны такие приключения? – Может, тогда вообще отменить фестиваль? – Зачем сразу «отменить»? – Директор поднимается, отряхивает колени. – Проведем здесь, у нас, даже лучше будет! И публики больше будет. Этот ваш Центр – вообще непонятно, почему «центр», это край света! Раньше даже в городскую черту не входил. Центр – это у нас здесь. Обком рядом, Универмаг рядом, базар рядом… Ну куда она подевалась, а? Сабахат! – кричит через приоткрытую дверь. – Не видела мою новую ручку?! У тебя глаза есть? Ты ими куда смотришь? Не найдешь ручку – уволю. Появляется сонная секретарша, начинает ползать по полу. – Но у Музтеатра своя программа на эти дни… – Николай Кириллович отходит в сторону. – И какая программа! Видели? Юбилейные концерты, новая постановка «Прощай, паранджа!»… Ничего, ничего, что-то ужмем, сократим немножко. Вы тоже сократите. Лучше всего – половину, но если не получится… – Мы ничего не будем сокращать. – А как тогда? Секретарша заглядывает под стул. – Не знаю. – Николай Кириллович дергает головой. – Попытаюсь напрямую поговорить с Дурбеком Хашимовичем. – Ну, попытайтесь, если хотите… Дуркоры как говорят, знаете? Не всякий прямой путь – самый короткий, не всякий короткий путь – самый быстрый… И не всякий быстрый приводит куда нужно. Поднимает затрещавший телефон. – Алло, эшитаман! Келдиларми? Узилар? [94] Срочно всех в зал! – Прикрыв трубку ладонью, подмигивает Николаю Кирилловичу. – Рудольф Карлович сейчас будет свою новую оперу показывать! Это для вас просто судьба, ажойиб имконият! [95] Вот он может, своим, так сказать, авторитетом, своим музыкальным весом решить этот вопрос… * * * Вместо зала все толпятся в репетиционном классе, вокруг рояля. Рудольф Карлович изъявил желание именно на этом рояле показывать свое новое произведение. В соседнем классе греют чай и раскладывают пирожные. Дверь в коридор наконец распахивается, гул смолкает. Рудольф Карлович, кланяясь, движется к инструменту. Давлат идет рядом, поддерживает за локоть. Лицо у Давлата серое и испуганное. Еще страшнее лицо Рудольфа Карловича. Бесцветные глаза куда-то провалились, рот полуоткрыт, над верхней губой торчат усики. – А! Николя! – Машет ему через рояль. – И ты… тут? Бежак смотрит на него, отворачивается, кивает кому-то, целует слегка мужскую руку Виолетты Захаровны. Еще одна рука тянется к поцелую. |