Книга Что скрывают красные маки, страница 46 – Виктория Платова

— Не зависайте, Бахметьев. Или забыли, что там был за экслибрис?

— Девочка и кошка. Кажется, так. И надпись — «Из книг Яны Вайнрух». Так я на нее и вышел.

— Девочка и кошка, — повторила Мустаева и снова рассмеялась. — Ничего не изменилось.

Выходит, она в курсе экслибриса имени Яны Вячеславовны Вайнрух. А это означает, что ненависть вряд ли была иррациональной. И отношения между двумя в некотором роде коллегами куда глубже и разветвленнее, чем может показаться на первый взгляд.

— Таскали книги у нее из библиотеки? — Бахметьев не отказал себе в удовольствии панибратски подмигнуть Мустаевой, чего никогда не делал прежде. А как иначе, если его уже объявили быдло-интеллектуалом?

— Брала пару раз. Но всегда возвращала.

— Значит, вы знакомы.

— Учились вместе. Ничего хорошего об этом времени я сказать не могу.

— Об этом времени или о Яне Вячеславовне?

— Давайте к делу, Бахметьев.

— Понял. Значит, так. Тереза Капущак некоторое время посещала госпожу Вайнрух. В связи с личными проблемами. Несчастная любовь, и все такое.

— Бедняжка. Наверное, почку пришлось продать, чтобы оплатить визиты.

Да что же такое? Обычно холодно-отстраненная Сей-Сёнагон никак не хочет сдерживать себя. И даже позволяет себе циничные высказывания в адрес жертвы серийного убийцы!

— По результатам вскрытия все органы на месте. Можете справиться у судмедэксперта Бешули.

В устах Бахметьева это прозвучало как «Вам должно быть стыдно за свои слова, Анна Дмитриевна». И, к чести Мустаевой, она считала посыл правильно.

— Простите.

— Да.

— Думаю, знакомство Капущак и Яны Вайнрух еще ни о чем не говорит. Она просто выбрала для себя специалиста, которого посчитала хорошим. Обычное совпадение. В жизни этой девушки полно всяких людей, как и у любого другого.

Явно не бахметьевский случай, хотя Анн Дмитьнеее виднее.

— Ну, не знаю. Вроде бы все правильно, и людей вокруг, как, простите, дерьма за баней… Но когда начнешь опрашивать свидетелей — их почему-то не оказывается. А те, что есть, отнекиваются от близких отношений. И от дружеских тоже. И с удовольствием путаются в показаниях. Вот и получается, что ни друзей у Терезы Капущак не было, ни любовников. Один папаша, да и тот кроет всех матом из Хабаровска. И на смерть дочери ему наплевать.

— Такое бывает?

По лицу Мустаевой пробежала тень, а от обычной надменности не осталось и следа. Застигнутая врасплох вселенской несправедливостью девчонка — вот кем она на мгновение предстала перед Бахметьевым. И сейчас, пожалуй, он мог бы простить Анн Дмитьнеее и быдло-интеллектуала, и ироническое к себе отношение, и все, что угодно.

— Бывает, к сожалению. Как оказалось.

Он мог бы развить эту тему, но Мустаева уже справилась с собой.

— А Яна? Уж она-то точно — свидетель без страха и упрека.

— К ней никаких претензий. Она рассказала все, что знала.

— И даже посвятила вас в психологические и медицинские аспекты личности жертвы?

В вопросе слышался какой-то подвох, и Бахметьев насторожился.

— Ну, я же представитель органов. И пришел к ней не из праздного любопытства. И нужно отдать должное Яне Вячеславовне. Она проявила максимум деликатности в отношении Терезы Капущак. И вообще… Э-э… Была мила.

— Да-да. Это она умеет. Но вы упоминали ее в связи с Ромашкиной.

— Вот тут начинается самое интересное, — приободрился Бахметьев. — Знакомство Терезы и Вайнрух — чистая случайность. Допустим. Тут я согласен. Я после встречи с Яной Вячеславовной промониторил ее страницу на Фейсбуке.

— Зачем?

— Ну… Любопытно стало, что за человек. Так вот, там нашлась одна интересная фотография. Сделана где-то в Африке.

— Именно в Африке?

— Пейзаж характерный. Видел его на картинках. Саванна или как там ее… И деревья на заднем плане. Разлапистые такие. С шапкой. Но не баобабы.

— Либо драконово дерево, либо акация, — на автопилоте произнесла Мустаева, и Бахметьев удивился.

— Разбираетесь в тамошней растительности?

— Ни секунды не разбираюсь. Родители Яны долгое время работали в Африке, насколько я помню.

Внезапный переход от драконова дерева к африканским родителям несколько удивил Бахметьева, но лучше уж ничему не удивляться. И сойдешь за везунчика Ковешникова с его заплеванной лакрицей кармой.

— В Кении. Они работали в Кении, — уточнил Бахметьев и зачем-то добавил: — Столица — город Найроби. Вроде бы они и сейчас там.

— Вам и это известно?

— Просто навел справки.

— Снимок, — напомнила Анн Дмитьнааа. — Что там на снимке?

— Не что, а кто. Две девушки. Одна из них Яна. А вторая…

Тут Бахметьев взял мхатовскую паузу, но Сей-Сёнагон Мустаева ее не оценила. И так резко взяла с места, что опер едва не повис на ремне безопасности.

— Пробка вроде рассосалась, — объяснила свой неожиданный маневр она. — Скоро будем на месте.

Явление кенийского джипа с гнездовьем на багажнике оказалось смазанным, и Бахметьев, подумав секунду, пошел на второй круг.

— Значит, две девушки. Яна Вайнрух и…

— Да-да. Я вас слушаю.

— Ромашкина Ольга. Первая жертва.

— Я помню, — отозвалась Анн Дмитьнааа после секундной паузы. — Не стоит уточнять.

Совсем не такой реакции ожидал Бахметьев. Удивление было бы самой подходящей. Напряженная работа мысли, отразившаяся на лице, — как вариант. Мустаева могла нахмуриться, закусить губу, выплюнуть короткое и уже обкатанное «Черт!». Но ничего такого она не сделала. И даже не повернула голову в сторону Бахметьева. Лишь прикоснулась к какой-то кнопке на руле, и салон машины тотчас заполнила музыка. Ненавязчивый, немного рассеянный джазок с преобладанием секции духовых.

Ну-ну.

— Не мешает? — спросила Сей-Сёнагон.

— Нет.

Непременно нужно вознаградить слугу, хотя бы он принес пустячок: целебный шар кусуда-ма или колотушку счастья. Посланный от души рад, он не рассчитывал на щедрую мзду.

Строки из «Записок у изголовья» медленно проплыли в голове у Бахметьева, на свою беду выучившему наизусть едва ли не половину книги. Ими можно было любоваться, как цветением сакуры. В одиночестве. Или сидя рядом с красивой женщиной и разложив перед собой рисовое печенье. Вот только ремень безопасности мешает. И из красивой женщины нет-нет да и выглянет неприглядное рыло следователя Ковешникова, напрочь лишенного чувства благодарности. И не способного оценить вклад других в общее дело.