Книга Что скрывают красные маки, страница 53 – Виктория Платова

— Обычно они не тянут с этим. Если, конечно, речь идет о похищении.

Бесстрастный и даже какой-то будничный тон следователя произвел на Шувалова неизгладимое впечатление. Шокирующее — словно перед ним вдруг раскрылась бездна. Шувалов так сильно затряс головой, что Бахметьеву на секунду показалась — она оторвется. Наверное, именно этого и хотел сейчас несчастный отец Ники — чтобы голова оторвалась, перестала думать. Перестала просчитывать — почему случилось то, что случилось? И можно ли было все предотвратить. Но идеальный череп был крепко насажен на шею и отрываться не хотел. И тогда Шувалов замычал, завыл, запустил пальцы в волосы и принялся дергать их — с каждой секундой все яростнее и яростнее.

Ничего у тебя не выйдет, бедняга. Ничего, — с острым сочувствием подумал Бахметьев. Без труда можно оторвать голову разве что какой-нибудь птице. Хоть бы и давешнему мертвому скворцу с газона. А человек так просто не сдастся. Разве что сердце не выдержит.

— А о чем еще? — выдохнул Шувалов. — О чем еще может идти речь?

— Дети исчезают. И не всегда их находят…

Фраза оборвалась на полуслове и повисла, как плеть. Очевидно, Ковешников хотел добавить «…живыми», но вовремя сдержал себя. Хотя и сказанного было достаточно, чтобы притихшим на мгновение Михаилом Леонидовичем вновь овладел приступ ярости и боли. Он ухватил Ковешникова за обтрепанные лацканы плаща и подтащил к себе. Ковешников не сопротивлялся. Сейчас он больше всего был похож на большую тряпичную куклу, выуженную из помойки.

— Говоришь, ты лучший из всех? — Шепот медиамагната не предвещал ничего хорошего. — Ах ты, мразь! Грязное животное! Ублюдок!

«Грязное животное» смотрел на происходящее отстраненно и даже с каким-то меланхоличным интересом, словно не его трясли сейчас — кого-то другого. И когда Бахметьев сделал шаг от окна, чтобы разнять мужчин, Ковешников незаметно подал оперу знак рукой: Стой спокойно, задрота кусок! Не вмешивайся.

И Бахметьев счел за лучшее отступить. Зато Михаил Леонидович не думал сдаваться.

— У тебя есть дети? Ты…

— У меня нет детей. Так что бесполезно. — Никакой мягкости, или сочувствия, или грусти в голосе Ковешникова не наблюдалось. Лишь усталое равнодушие. — И ваши выхлопы тоже бесполезны. Ничего они не изменят в существующем положении вещей.

— А что… что изменит?

— Время. Ничего другого не остается.

Шувалов наконец-то отклеился от ковешниковского плаща и отошел от следователя. Не слишком далеко.

— Вы не понимаете… Запамятовал ваше имя…

— Ковешников, — сказал Ковешников. — Старший следователь городской прокуратуры. Советник юстиции.

— Вы не понимаете, Ковешников. Что нужно, чтобы Никуша вернулась ко мне? Продать к чертям бизнес? Отдать его? Отдать все? Пустить себе пулю в лоб? Что? Я отдам все, что у меня есть, лишь бы ни один волос не упал с ее головы.

— Пуля в лоб — точно не вариант.

— Не вариант, — согласился Шувалов, который понемногу начал приходить в себя. — На чем вы специализируетесь, Ковешников?

— Особо тяжкие.

— Может… Вы уже знаете что-то, чего не знаю я?

— Может. — Увидев, как посерело и покрылось бисеринками пота лицо Шувалова, Ковешников снова сбавил обороты. — Но пока это не смертельно.

— Пока?

— Время. Может, и вы знаете то, чего не знаю я.

— Например?

— Кто мог бы посредством похищения Ники начать манипулировать вами?

— Никаких соображений. Я уже говорил под протокол. И могу повторить. У меня ни с кем нет конфликта интересов. Если возникают вопросы — они решаются в рабочем порядке, за столом переговоров. Сейчас не девяностые…

Шувалов хотел добавить еще что-то, когда дверь распахнулась и на пороге возник Рамиль Алимжанович. Очевидно, известие было срочным, раз он даже не дал себе труд постучать, прежде чем войти в кабинет босса.

— Есть новости, — отрывисто бросил он.

Ковешников и Шувалов синхронно повернули головы в сторону начальника службы безопасности.

— Хорошие?

Бахметьев скорее догадался, чем услышал, так тихо произнес это хозяин «Феникса». В этом шелесте мольба и страх боролись между собой, и ни одна сила пока еще не взяла верх над другой.

Усманов приподнял подбородок и дернул себя за мочку уха:

— Хорошо, что они вообще есть.

Если бы не напряженность момента, Бахметьев счел бы такой ответ слишком фамильярным, — учитывая присутствие посторонних. Но ни Шувалову, ни борцу-кочевнику из его ближнего круга было не до субординации.

— Час назад пришло, с почтой. В отдел доставки. Там Володя Верховский со вчерашнего дня все контролирует. Толковый парень. Он мне перчатки и выдал. На всякий случай. Вдруг отпечатки снимать придется.

— Что там?

— Пакет. На твое имя.

Папка, которую Усманов до сих пор держал за спиной, перекочевала на рабочий стол Михаила Леонидовича. Все трое — Ковешников и оба представителя «Феникс CORP.» склонились над ней. И даже Бахметьев, наконец, приблизился к общей группе. И, никем не замеченный, встал за спиной Ковешникова.

— Еще не вскрывали? — поинтересовался Ковешников у Рамиля.

— Адресовано не мне, — коротко ответил тот.

— Давайте сюда перчатки.

Облачившись в белый медицинский латекс, Ковешников раскрыл папку и вынул оттуда белый, слегка обтрепанный по краям, тонкий конверт формата А-3. Ни штампов, ни печатей на конверте не обнаружилось, а адрес был написан от руки, старательным детским почерком. Строчки, и без того неровные, задирались вверх.

— Это Никушин почерк, — мертвым голосом произнес Шувалов. — «О» у нее с поросячьим хвостиком. Видите? И «д». Петелька идет не вниз, а вверх. Как у меня.

— Конверт и все, что в нем находится, мы заберем на экспертизу, — предупредил Ковешников прежде, чем вскрыть письмо.

— Просто верните мне дочь.

В конверте оказался альбомный лист с нарисованным на нем пейзажем. Пейзаж был непритязателен: домик с двумя окошками и дымом из трубы, извилистая тропинка к нему и что-то вроде леска в нижней части картинки — крючковатые березки (если судить по заштрихованным пятнам на стволах) и треугольные ели. Тропинка начиналась из ниоткуда, где-то посередине листа, и резко обрывалась сантиметрах в трех от домика. Возможно, в рисунке были и другие подробности, но Бахметьев их не разглядел. Все его внимание было приковано к надписи под рисунком:

ПАПОЧКА ТЫ ЗНАЕШЬ КАК МЕНЯ СПАСТИ.

* * *

…Они стояли у мустаевского «Порше», глядя на близкую реку. По Средней Невке сновали редкие катера и еще более редкие яхты, а в створе реки, там, где она соединялась с вылинявшим сентябрьским небом, появилась байдарка. Гребцы синхронно взмахивали веслами, приближаясь к Мустаевой, Бахметьеву и Ковешникову, и Женя все никак не мог сосчитать, сколько же людей набилось в байдарку — шесть? Восемь?