Онлайн книга «Эффект чужого лица»
|
– Эти Ракитины – заложники какого-то колдовства! – как ни в чем не бывало продолжала она. – Они все чего-то боятся… Никто из них не осмеливается говорить о главном: ходят вокруг да около, петляют, как зайцы. – Что же главное, по-твоему? – Если бы я знала… – Почему ты решила сначала поговорить с Синельниковой, а не с домработницей Ракитиных? Она – свой человек в доме, многое видит, слышит. – Вот именно, свой. Вдруг домработница заодно с хозяевами? – Ты внесла ее в список подозреваемых? – Конечно. Нелли ее хорошо знала и могла впустить в квартиру. Не забывай, эта Александра Ивановна не первый год вхожа в семью Ракитиных… – …и прониклась духом древних тайн! У нее проснулся жгучий интерес к вавилонским богам! У простой женщины, которая всю жизнь трудилась на чулочной фабрике. Астра не обратила внимания на его сарказм, уже успела привыкнуть. – Мы не знаем, где она трудилась. Зато в день убийства Александра Ивановна приехала к Ракитиным только к обеду. Мне Леонтий сообщил. Бьюсь об заклад, что у домработницы тоже нет алиби. Скажет, ходила по магазинам или на рынок ездила – за парным мясом для Никодима Петровича. – Может, так и было. – А если нет? – С какой стати домработнице убивать Нелли? – Не будем гадать на кофейной гуще. Едем к Синельниковой. Она знала Глафиру, а та, скорее всего, делилась с подругой личными переживаниями, советовалась. Поскольку ее уже нет в живых, хранить секреты давно минувших дней бессмысленно. Кстати, притормози у гастронома, купим человеку торт – как-никак в гости идем. – Я пойду с тобой? – К Синельниковой? Обязательно! Пустишь в ход мужское обаяние, станешь расточать комплименты, и она расскажет тебе гораздо больше, чем мне. Ее зовут Клавдия Прокофьевна, между прочим. Матвей тоскливо вздохнул. Он решил не напоминать Астре о том, что торопится в свой офис. Вряд ли она забыла – просто сочла визит к подруге покойной Глафиры более важным, чем разбор завала в конструкторском бюро. Из-за сильного снегопада они ехали дольше, чем рассчитывали. Пенсионерка Синельникова с нетерпением ждала гостей. Ее переполняла радость – хоть кто-то ее навестит, хоть кому-то она понадобилась. С тех пор как умерла Глафира, она осталась одна-одинешенька. Клавдия Прокофьевна передвигалась по квартире с палочкой и без особой нужды на улицу старалась не выходить. В прошлом году зимой она сломала руку, поскользнувшись на тротуаре, и теперь не собиралась подвергать себя такому риску. Раз в неделю ее навещала работница социальной службы, а по выходным заглядывала на пару минут соседка: спрашивала, не надо ли чего принести из магазина или аптеки. Обе женщины торопились, и Клавдия Прокофьевна едва успевала переброситься с ними парой слов. Не будь телевизора, она бы совершенно одичала. А тут к ней пришли двое молодых людей, поговорить о Глафире. Кто бы мог подумать, что она еще может оказаться полезной! Интересно, зачем им Глафира понадобилась? – Мне торт нельзя, – смущенно улыбалась она, приглашая Астру и Матвея в запущенную гостиную, обставленную старой мебелью. – Я на диете. И так едва хожу, каждый лишний килограмм для меня вреден. – Вы попробуете маленький кусочек, а я сама приготовлю чай, – запросто предложила гостья. – Вы позволите? Она отправилась в кухню, а симпатичный молодой человек остался с хозяйкой. Он был прекрасно воспитан, что сейчас не часто встречается. Женщина с трудом устроилась на диване, а он галантно придвинул ей скамеечку для опухшей ноги, которая не сгибалась и болела. Ради такого случая Клавдия Прокофьевна переоделась в новый халат с синими и красными полосками, повязала на голову яркую косынку. Ее фигура безобразно расплылась, а на лице не осталось и следов былой красоты. – У вас есть альбом с фотографиями? – спросил Матвей. – Люблю смотреть черно-белые фото прошлых лет. – Вон там, на полке… – с готовностью кивнула хозяйка. – Когда-то и я была молодой, резвой и здоровой. Вышла замуж, родила ребенка, потом развелась, воспитывала сына одна. Скучная история. – Сын живет в Москве? – В Архангельске. Служил в Северном флоте, прикипел к Белому морю, к снегам, к тайге. Женился там. Возвращаться пока не думает. Она оживилась, показывая гостю фотографии сына, невестки и двоих внуков, себя в молодости. Синельникова уже тогда была склонна к полноте, а с годами эта склонность превратила ее в неповоротливую толстуху. – А вот мы с Глафирой празднуем мой день рождения… Как раз сын приезжал в отпуск, щелкнул нас. – Она уже была замужем за профессором Ракитиным? – Да-а, только тогда он еще не был профессором. Глафира одинокая баба была, неприкаянная. Он на ней не по любви женился, ей-богу. Вместо работницы ее взял и нянькой к своим детям, чтобы денег не платить. Поди, найди дурочку вкалывать с утра до ночи и всякие издевательства терпеть! На такое одни жены способны. Вот он и сделал ее своей женой. – А Глафира его любила? – Без памяти. Она-то все за чистую монету принимала… Наивная. Это нынче девки ушлые, хитрые, норовят повыгоднее устроиться. Мы были другие. Глупые! Я ей говорила, заездит тебя, Глаша, это святое семейство. Так и вышло. – Почему святое? – Она их всех оправдывала, стояла за них горой. Никодим Петрович, мол, талантливый ученый, ему некогда ерундой заниматься. Без него будто бы культура зачахнет, и наука придет в упадок! – усмехнулась Синельникова. – Детки его рано осиротели, без матери остались, оттого они и капризничают, и вредничают! Они не виноваты, их жалеть надобно, а не ругать. Вот и дожалелась! Детки-то выросли эгоистами, будь здоров. Никакой тебе помощи, никакого уважения, одни каверзы. Глафира из-за них на тот свет убралась. – Из-за них? – Из-за кого же еще? Билась как рыба об лед, недоедала, недосыпала, все им, несчастненьким, обиженным горькой судьбиной. Женщина осеклась и замолчала. Негоже поливать грязью семейство покойной подруги. Некрасиво это. – Что-то я разошлась… – пробормотала она, покрываясь слабым румянцем. – Злая стала на жизнь, на людей. Когда долго болеешь, озлобляешься. Вы не обращайте внимания. Это я от одиночества, от безысходности. Сидишь в четырех стенах сутками, день с ночью путаешь, вот и копится раздражение. Сын к себе зовет, а я не хочу ехать. Я в своем доме хозяйка, а там нахлебницей буду, приживалкой. Стыдно. На сноху не жалуюсь, она хорошая, денег мне присылает, звонит по праздникам. Им самим нелегко – двое детей, сын один работает, тянет семью. Он на рыболовецком судне помощником капитана ходит. Я все понимаю, но иногда волком выть впору… Она смахнула ладонью выступившие слезы, горько вздохнула. Кому еще пожалуешься, кроме случайных гостей? Разве что Господу Богу. |