Онлайн книга «Она доведена до отчаяния»
|
– Неправда. – Правда, правда. Ты даже поставила условие для наших сессий – мы ее не критикуем. Стоит разговору зайти о Бернис Прайс, ты превращаешься в Роуз Мэри Вудс. – Идите вы на хрен! – вскинулась я. – Ого, это уже гнев. Почему ты сердишься, Долорес? – Я не сержусь. Есть разница между ложью всей стране и уважением к мертвым. – Да? – удивился доктор Шоу. – Поясни. – Хватит об этом. – Нет, поясни. Я встала. – Не надо на меня смотреть таким всезнающим взглядом. Я не желаю этого слушать. – Конечно, конечно. Ты совершенно свободна и можешь… Больше всего у доктора Шоу раздражал пневматический доводчик у двери. Невозможно было выскочить из кабинета, хлопнув дверью: максимум, чего удавалось добиться, – мягкого шипения. Я мстительно подумывала не появляться следующим вечером в бассейне, но решила не искушать судьбу. У доктора Шоу были способы свести счеты. – А что Долорес? – спрашивал он на групповой сессии в Доме Поддержки. – Кто-нибудь хочет что-то о ней сказать? Первой вечно выскакивала миссис Деполито: выпучив глаза, она визгливо выкрикивала какое-нибудь обвинение. Когда я пришла, доктор Шоу уже мерил кролем бассейн. – Привет, – сказал он, подплыв ко мне, когда я спустилась в воду. – Привет, – ответила я еле слышно. – Хочу извиниться, что рассердил тебя вчера. Я оттолкнулась от бортика и поплыла на спине, пытаясь припомнить, когда он передо мной извинялся. Уже четвертый год просить прощения приходилось сугубо мне. Он подплыл – тоже на спине – и лег на воду. – А, – произнес он, – приятно, правда? – Угу. – Ты меня прощаешь? – Наверное. – Хорошо. Потому что даже когда мы спорим, я тебя очень люблю. Ты это знаешь, Долорес? Разногласия не отменяют материнской любви к дочери. Материнскую любовь ничто не в силах поколебать. – Я знаю, – сказала я. – Я люблю тебя, Долорес. – Я тебя тоже, мамочка. Некоторое время мы плыли молча. Неожиданно он вынырнул, сделав под водой сальто, и заявил: – У тебя уже начались менструации, и это прекрасно, потому что теперь я могу любить тебя и как подругу. Как равную. Ты уже не малышка, которую мне всегда нужно было защищать. Теперь мы можем общаться откровеннее, делиться женскими секретами. Я взглянула на него, но промолчала и немного отплыла на спине в сторону. Мне вспомнился рассказ Джанет Норд о первой менструации, как мать повезла ее в ресторан отмечать это событие. Вспомнилось и то, как у меня начались месячные – в тот вечер мама назвала папу шлюхой, а он ее за это избил, распахнул заднюю дверь и подбросил в воздух волнистого попугайчика Пети. Иногда я думала, что мать любила глупую птицу больше меня. Или что не замечала меня, а замечала одного только Пети. В тот вечер, после бегства на велосипеде, я хотела поддержать маму, помочь ей, но, как оказалось, сделала только хуже. Плывя с закрытыми глазами, я живо вспомнила, какое у нее стало лицо при виде красного пятна на моих розовых шортах. Мать первая увидела, что у меня менструация. Кровь между моих ног ее рассердила, вызвала злые слезы. Когда я вынырнула, доктор Шоу оказался рядом. – Ты знаешь, о чем я хочу поговорить? – спросил он. – О чем? – Я хочу поговорить о Джеке. – А я не хочу, – я поплыла быстрее, сразу отмахав половину бассейна. – О, перестань, – сказал он, нагоняя меня. – Не будь такой старомодной ворчуньей! Согласись, что Джек красавец. Его тело… – Заткнись! – сказала я. – Слушай, Долорес, если я твоя мама, это не значит, что я не испытываю определенных ощущений, глядя на мужчин. – Перестань! Зачем ты это делаешь? – Потому что я сексуальна. Я развернулась к нему лицом. – Шлюха ты, – заявила я. – Вот ты кто. – Неправда. – Нет, правда! – Ничего подобного. Почему ты так говоришь? – Потому что это правда! Его обзывала шлюхой, а сама… – Кого? Кого я обзывала? – Никого, забудь, – я нырнула и поплыла вдоль дна. Но беда с ныряниями в том, что рано или поздно приходится выныривать. – Почему это я шлюха, Долорес? Потому что после выхода из клиники я встречалась с другими мужчинами? Вряд ли это делает меня… – Да кого волнуют твои дебильные свидания? Я же тебе сказала – забудь, оставь эту тему. – Не оставлю я этой темы, нельзя обозвать кого-то шлюхой и заявить – забудь! Это из-за Джека? Потому что мне нравилось на него смотреть и тешиться фантазиями? Я заставила себя промолчать. – Долорес, я никак не могла узнать, я понятия не имела, что он собирается… – Она потянулась взять меня за руку, но я выдернула руку. – Врешь! Ты мерзкая шлюха и лгунья, меня от тебя тошнит! – Почему же я лгунья-то? Может, объяснишь? – Потому что я тебя раскусила! Потому что я не такая дура, как тебе кажется! – Что ты там еще раскусила? – Я знаю, чем вы занимались наверху, когда она была на работе! – Кто был на работе? – Рита! – А чем мы занимались? – Не строй из себя невинность! Я вас слышала! – И что мы делали? – Танцевали. Смеялись. Трахались! Не трудись отрицать, я же слышала скрип пружинного матраса! Ты позволяла ему трахать себя, когда бы он ни… а еще… – Что – еще, Долорес? – А еще он… Мои ноги! Он все время трогал меня за щиколотки, за ступни… А потом отвез в тот лес и просто… Те собаки… Каким бы образом я могла… Я даже не… Это было так больно, а он делал больно снова и снова! Я так испугалась, а он просто… А ты!.. Мои руки, мои кулаки бешено залетали от вырвавшегося наконец на свободу гнева. Я лупила ее, дубасила, вдалбливала в нее правду. – Ты мне покупала еду, а я ела, сидела в своей комнате и ела, глотала правду, жрала твою грязную тайну! «Ох, и толстая же ты», – сказал тот старый козел докторишка, когда ты сидела в приемной. Разожралась! Раскабанела! Разжирела на твоем вранье, от которого мне уже плохо! Мне плохо, мама! Мне очень плохо! – Мой голос превратился в стон, звучащий где-то рядом: – …А ты все пыталась от меня отделаться. Заставила меня пройти осмотр и отправила в колледж такой, как я была, чтобы избавиться от меня и уже без помех… А потом ты взяла и умерла, умерла навсегда, а мне как прикажешь… Ненавижу тебя, зараза! Ну и что, что ты сдохла? Что с того? Не стану больше хранить твой поганый секрет! Мне плохо… Он мне сделал так больно, мама! Он продолжал делать мне больнее и больнее, мама, и я не стану больше глотать твою ложь… |