Онлайн книга «Илья Муромец. Святой богатырь»
– Отдай сына! – вопила толпа. – Или мы тебя убьем! – Звери вы! – закричал Федор. – Звери вы бессмысленные в облике человеческом! Оставьте кровавые замыслы свои! – Ага, боишься! – злорадно, кривляясь и приплясывая, кричал волхв. – Не боялся богов наших хаять! А теперь они мстят тебе! – Это ты мне мстишь, собака! – ответил волхву Федор. – А смерти ни я, ни сын мой не боимся! С верою и умрем за Христа! Кто-то из жрецов повел речь мирную: – Признай богов наших, варяг! И мы принесем в жертву только сына твоего! Перун возьмет его к себе, и он будет благоденствовать! А ты будешь жить в славе и покое – сын твой пойдет к нашим богам. – Я поверю в ваших богов, – спокойно ответил Федор, – если они смогут оторвать от меня сына моего. Отец и сын замерли, выставив мечи. – Верую! – запел юноша. – Во единого Бога Отца, Вседержителя… Несколько копий, пущенных одновременно, пронзили насквозь отца и сына, навеки скрепляя их вместе. Подрубленное, рухнуло крыльцо. Волна хвативших браги язычников наваливалась на изгородь двора, ломилась в ворота. Волхв метнул факел под соломенную крышу избы, и она пыхнула костром. – Боги мстят оскорбителям своим! – выкатив белые глаза, кричал волхв. А по улицам плотным строем шли конные дружинники Добрыни, бичами и древками копий разгоняя возбужденную толпу. Только возвращение славянской дружины спасло город от многочисленных жертв. Но несколько дней город не знал успокоения. Затворились в своем конце хазары, грозя побить стрелами всех, кто приблизится к ограде их поселения. Варяги били до смерти всякого, кто попадался им в их конце Киева и не был их племени. Бились между собою и опрокидывали идолов других племен кривичи и радимичи, поляне и древляне. Как ни метался Добрыня древлянский с конной дружиной разнимать драки, а везде поспеть не мог! Монахи печорские открыли свои подземные переходы и уводили в гору киевских христиан… Подняв стражу на стены города своего, ждал нападения толпы Владимир-князь. Он собрал всех послов иноземных для совета и распытывал их, случается ли в их краях подобное. Иудеи отнекивались, а византийцы честно ответили: – Чернь всегда склонна к бунту. И надобно содержать дружину обученную, дабы быстро могла волнения подавлять. – Но волнения у вас в государстве не утихнут, – сказал византиец, оставшись наедине с Владимиром, – пока в княжестве твоем, Владимир, не будет единой веры для всех. Сидя бессонной ночью у теремного окна и глядя, как бродят по улицам Киева дозорные с факелами, Владимир долго думал над этими словами. Собственно, он думал об этом и прежде, и постоянно. Его новая держава, теснимая со всех сторон старыми врагами и новыми, поскольку становилась она сильной и богатой, обречена на распад, как Великая Хазария, где, как в державе Киевской, собраны разные языки и дети многих родов и народов. Ибо никто ни в Хазарин, ни в Киевском каганате не чувствовал себя сыном этой державы. Враждовали и веровали своим богам хазары-тюрки и хазары-иудеи, болгары белые и болгары черные, принявшие ислам, и прочие народы: черкасы, ясы, буртасы, которых только незнающие люди называют общим именем «хазары». А ни они сами, ни соседи их одним народом не считали. «И у нас так-то! – думал князь. – Варяги, русы, меря, мурома, чудь, хазары, евреи, а славян и счет потерять можно: поляне, древляне, северяне, вятичи, радимичи, сербы, хорваты, болгары славянские, греки, словене ильменские, кривичи, аланы, торки, черные клобуки… Как все это в единую державу сплотить? Можно, конечно, один народ оставить, – скажем, одних полян киевских, а остальных разогнать, не пускать в державу; да жить такая держава будет не дольше, чем от рассвета до заката, – слабее слабейшего сделается! Ни в одной земле, ни в одном княжестве державы Киевской один язык не живет, но пребывают языки многие! Как соединить их, разных, в единое тело?» В терем, тяжело бухая сапогами, вошел Добрыня. – Ну что там, вуйку? [11] – спросил его Владимир. И грузный седеющий Добрыня, присаживаясь на лавку, сказал: – Да поутихло маленько… Он выпил из княжеского кубка, закусил яблоком. – Надо единую веру, – сказал он племяннику. – Все в один голос говорят. Единая вера нужна. – Единая так единая! – сказал князь. – Давай единую веру насаждать. Он прошелся по горнице. – Коли не могут люди богов своих меж собою примирить, давай им единого бога оставим. И будет сим богом – Перун, бог отца моего, бог достойный, бог сильный, воинский! Пойдешь по городам и весям, а пуще всего в Новгород – оттуда все крамолы идут… Добрыня ухмыльнулся. – Чего смеешься? – спросил князь. – И мы! – сказал Добрыня. – И мы с тобой из Новагорода пришли в Киев. – А хоть бы и мы! – подтвердил Владимир. – Новогородцы вечно ковы куют! Неугомоны! Вот и начни с них. Всех прочих богов – долой! Пущай один Перун будет для всей Руси. – Не отдадут своих богов славяне, – сказал Добрыня. – Кровь польется! – Пущай кровь льется, а держава крепится! – запальчиво сказал князь. – Ты князь, тебе виднее, – согласился Добрыня. – А наш-то древлянский бог не Перун, а Сварог. – Да это одно и то же, только имена разные. – Да нет! Мне тут волхв знающий толковал, да я не запомнил: Хоре и Сварог – одно и то же, а Перун – нет. – Пущай один Перун главным богом будет, остальные ему в подчинении. – Вроде как ты – князь, остальные – бояре, – объяснил себе Добрыня. И тут же подумал, что многие на княжеское место норовят. – Тут силой придется! – Затем тебя и посылаю! Силой так силой… – Когда выступать? – спросил, поднимаясь, Добрыня. – Вот тут поутихнет, и поезжай. Не тяни, а то в самую слякоть да распутицу попадешь, на полночь ведь поедешь… Добрыня мешкал. – Чего ты? – спросил князь. – Сказывают, к тебе какой-то храбр приехал. Христианин… – Ну, приехал, так что? – Сказывают, он Соловья у тебя во дворе зарезал, Одихмантьевича, коего сколь годов взять не могли. Верно? – Верно. – Так ведь он Чернигов от канглы освободил и полон распустил. – Ну и что?! – А ты его в погребе голодом моришь! – Не твоего ума дело! – вскипел князь. – Смотри! – сказал Добрыня, – Он для смердов – герой! Смотри! – Я тебе сказывал в Новагород идти, вот и ступай! |