Онлайн книга «Ветер Севера. Риверстейн»
|
Травница окинула меня задумчивым взглядом и хитро улыбнулась. – Есть одна мысль. Снимай-ка ты, дорогуша, свою приютскую одежу да влезай в мое платье и сапоги. Я понимающе кивнула. Через полчаса я беспрепятственно миновала ворота приюта и вышла на дорогу. На мне было черное платье травницы, высокие сапоги, вдовий платок Данины надежно скрыл волосы до самых бровей, а широкий плащ с капюшоном довершал образ. Я сгорбилась, низко опустила голову и зашаркала ногами, подражая походке женщины и крепко обнимая ивовую корзину. Привратник на выходе только крякнул досадливо, увидев меня, но ничего не сказал, даже отошел подальше, чтобы края моего плаща его не задели. – Данина, что, правда к нам гниль принесло? – крикнул он мне в спину. Я не ответила и заспешила к деревне. – Вот старая карга, чтоб тебя, – пробубнил привратник, сплевывая на землю. * * * От приюта до Вересковой Пустоши около трех верст ходу. По детству мы неоднократно сбегали в деревню – то за паданками у раскидистой яблони с края домов, то в поисках кислой морошки. Повзрослев, детские набеги на деревню мы вынуждены были прекратить, деревенские не жаловали приютских, относились настороженно и могли наябедничать наставницам. А те шалостей не прощали, могли прутом отхлестать и на воду с сухарями посадить. А то и в «темную» на семидневицу отправить, чтоб другим неповадно было. Да и неудобно как-то взрослым девицам по околицам шляться в поисках подгнивших яблок. Так что бегать в деревню мы перестали. Но дорогу я, конечно, не забыла. Отойдя от приюта на достаточное расстояние, я выпрямила спину и осмотрелась. Красный суглинок подмерз, и идти по нему было легко. После трех дней в душноватой каморке тело радовалось движению и свежему воздуху. За каменной лестницей с тремя площадками ярусами высились ворота, а за воротами начинался пролесок с чахловатыми осинами и соснами. Раньше, во времена лорда, деревья у Риверстейна выкорчевывали, оставляя широкую обзорную полосу с полверсты шириной. Сейчас же суровый северный лес уверенно подбирался к самой ограде приюта. За молодыми сосенками стояли стеной огромные треугольные ели, их подножья подпирали мшистые валуны, из-под которых змеились вылезшие корни деревьев. Севернее Риверстейна тянулись озера и болота, заросшие диким багульником, морошкой и звездчатой осокой, и летом оттуда ощутимо тянуло запахом гнилостной топи. Еще дальше, за непроходимыми болотами возвышались грядой осколы Северных Гор, по которым пролегала граница с Черными Землями. Вересковая Пустошь раскинулась южнее, вниз по склону холма, на котором когда-то и воздвигли здание приюта, в долине. Туда я и направлялась. Дом Данины стоял ближе к окраине, меня это радовало: все-таки идти через деревню я остерегалась. Я шагнула за шаткий заборчик, плешивый пес высунул коричневый нос из конуры, лениво тявкнул и залез обратно. Тоже мне охранник! Навстречу мне выскочил Данила. – Матушка! – обрадовался он и споткнулся растерянно. – Ты… ты кто? Почему ты в одежде моей матери? Что с ней случилось? – Данила, не кричи! И не пугайся, я Ветряна, помнишь меня? Из приюта! Меня прислала твоя мама, за снадобьями. Подожди, вот тут она все тебе написала… Я торопливо сунула сыну травницы пергамент и, пока он, хмурясь, читал послание, тайком рассматривала его. В отличие от большинства деревенских, он был обучен грамоте. Я запомнила Данилу вихрастым и тощим пацаном, со сбитыми коленками и испуганными глазенками, а сейчас передо мной стоял высокий серьезный парень, казавшийся слишком взрослым и суровым для своих лет. – Девочка с седыми волосами, – узнал он меня. – Иди в дом, нечего тут стоять, соседям глаза мозолить. Я послушно прошла в сени, на ходу снимая платок и приглаживая вылезшие из кос волосы. В доме было чисто, пахло корешками и сухой травой. А еще едой. Я сглотнула слюну, стараясь, чтобы Данила не услышал, но он все же уловил звук либо просто догадался. Молча поставил передо мной стакан козьего молока и кусок пирога, начиненного кашей и мелкой озерной снеткой. От густого и сладкого запаха слюна помимо воли до краев наполнила рот, и я снова сглотнула, а потом вцепилась зубами в румяный, чуть подгоревший с края бок пирога, шумно прихлебнула пенку с молока и, устыдившись своих манер, мучительно покраснела. Данила сделал вид, что не заметил. Деловито перебирал пузырьки с дубовыми пробками и пузатые склянки, рассматривал их на свет и складывал в ивовую корзину. Доев пирог и с сожалением заглянув в опустевшую кружку, я вспомнила про воспитание и завела светскую беседу. Хотя больше все же от любопытства. – Данина говорит, ты решил стать знахарем? – Угу. – Тебе нравится лечить людей? – Угу. – В ученики пойдешь? – Угу. – В Пустошах ведь знахаря нет, значит, придется в Загреб отправляться или в Пычиженск, да? Или вообще в Старовер? – Угу. – Да уж, болтливым тебя не назовешь, – съехидничала я. Данила посмотрел из-под лохматых пшеничных бровей и насупился. – А чего зря языком молоть, время настанет – пойду. Куда – не думал пока. – Не стратег, – сказала я. – Чего обзываешься, – неожиданно по-детски обиделся парень. Мне стало смешно. Я искренне попыталась объяснить Даниле значение слова «стратег». Кажется, парень не понял, но поверил, что обидеть его я не хотела. Но на всякий случай опять нахмурился. Я тайком улыбнулась. Похоже, сын травницы просто стесняется меня, вот и хмурится, старается казаться взрослым и суровым. – Слушай, Данила, а ты слышал про пропавших детей? Парень ощутимо напрягся, но ответил. – Было такое, – кивнул он. – И не байки, как считаешь? – Я почем знаю! – неожиданно зло выкрикнул он. – Что ты ко мне привязалась? Забирай свои лекарства и вали в свой замок! И нечего сюда шастать! Я вскочила, платок упал с колен, и я суетливо подхватила его, чуть не упав, запутавшись в неудобных юбках. – Да и что я такого спросила, что ты орешь как скаженный? Подумаешь, фиалка какая, спросить нельзя! Зачем орать сразу? И вообще, ты чего нервный такой? Данила отвернулся, задышал натужно. – Извини, – глухо, не поворачиваясь, сказал он, – я не хотел… орать. Просто у нас правда дети пропадают, во всех окрестностях, недолетки совсем. Старшому двенадцать весен, а другие и того меньше… – Сколько их пропало? – Девять… уже девять. Я ужаснулась. Ничего себе! Девять детей пропали бесследно из маленькой деревеньки! Я обошла согнувшегося как от непосильного груза парня, заглянула ему в глаза. |