Книга Боты для ночного эльфа, страница 17 – Елена Логунова

— А вот и нетушки! Моих детей зовут Станислав и Владимир!

В зале свистнули, и тут в спину маменьки предательски ударили родные кровиночки:

— Я Масяня!

— Я Манюня!

— Масяня и Манюня! — подхватил Питер Бург. — Именно так вы обычно называете своих сыновей! А мужа…

— Моржик, тоже на букву «М», — сдаваясь, вздохнула Ирка. — Хотя вообще-то он Сергей.

Зал разразился аплодисментами.

Фокусник сдернул повязку, обернулся к публике и картинно поклонился, приложив руку к сердцу.

Ирка заозиралась, не зная, что ей делать дальше, но тут со скользкой от геля головы иллюзиониста свалилась каскетка, из которой тут же высунулась острая усатая мордочка, и подружка, подобрав юбки, сиганула за барьер арены, плюхнулась на место и вжалась в кресло.

Народ опять ударился в смех.

Питер Бург в земном поклоне сгреб Лариску с ковра и наконец удалился, держа в одной руке черную шляпу, а в другой белую крысу.

— Отличное выступление, — совершенно искренне похвалила я сердито сопящую подружку. — Не удивлюсь, если на выходе из цирка у тебя будут просить автографы.

— Ехидна ты, — упрекнула меня Ирка.

— Ехидна — это такой австралийский ежик, — просветила я темноту деревенскую. — А про меня нужно говорить «ехидина», это злой, язвительный человек. Хотя я-то добрая.

— Можно даже сказать, белая и пушистая, — съязвила Ирка.

— Как клыса Лалиса, — печально подсказал внимательно слушающий нас ребенок.

— Купила бы ты деткам котика, что ли, пока они сами себе четвероногого питомца не подобрали, — вполголоса посоветовала я крупно вздрогнувшей подружке.

Домой мы вернулись уже во второй половине дня, и утомленные детишки с маменькой, отобедав, завалились поспать.

Я тихонько ретировалась к себе, и там обнаружила, что за время моего не столь продолжительного отсутствия в интерьере квартиры произошли некоторые изменения.

Управдомша Софья Викторовна неожиданно приняла мою жалобу близко к сердцу.

Шаткая душевая кабина исчезла, оставив в качестве печального воспоминания о себе дырку в кафельном полу, зато появился карниз с блестящей пластиковой шторой.

Замена не показалась мне слабой, так как штора была украшена интересными рисунками на морскую тему.

«Половецкие пляски беременных морских коньков для сладострастных дельфинов» — назвала бы я это смелое живописное произведение. Пузатые морские коньки на полотне кувыркались не хуже цирковых акробатов, а дельфины с низкими и выпуклыми, как у неандертальцев, надбровьями тупо таращились на них, разинув пасти и пошло подмигивая. Хотя, возможно, это у них был нервный тик.

Я тоже прилегла было, но уснуть не смогла, потому что чувствовала себя несколько взбудораженной — все-таки в чем-то прав был В. И. Ленин, утверждавший, что для нас важнейшими из искусств являются кино и цирк. Весь этот шум, гам… Трюки, фокусы… Крысы, бегемоты… Хотя все же жаль, что тигров не привезли.

А вот интересно, почему в романах фэнтези никогда не бывает оборотней-бегемотов? Волки бывают, лисы, медведи, все виды кошачьих, приматы, а вот метаморфозы с бегемотьей испостасью мне как-то не попадались. И слоны-оборотни тоже не попадались. Может, потому что они очень большие? Вряд ли, ведь люди, превращающиеся в драконов, в фэнтезийных историях попадаются на каждом шагу, а драконы, мягко говоря, вовсе не мелюзга.

— Наверное, дело в том, что слоны и бегемоты голые, в смысле, у них нет ни чешуи, ни шерсти, — предположил мой внутренний голос. — Лысый оборотень — это как-то негероично.

Я немного поворочалась, не уснула и встала с дивана, чтобы сесть за компьютер.

С оборотнями Рина познакомилась тоже неожиданно, но чуть позже, чем с магом.

С магом-то все было ясно с самого начала: кем еще мог оказаться долговязый бородатый типчик в мантии и остром колпаке? Притом что в руке у него была палочка с огоньком на конце?

Рина разглядела, что это не длинномерная сигарета, и даже не стала спрашивать, с кем она имеет дело.

Понятно же — с магом.

А вот маг не удержался, спросил изумленно:

— Кто вы?!

— Неправильный вопрос, — сказала Рина, стряхивая с пальцев переливчатые капли.

Роскошный опаловый кирпич превратился в воду, что окончательно утвердило Рину в уверенности: без магии тут не обошлось.

— Правильный вопрос — где я?

Она заинтересованно огляделась и одобрительно хмыкнула при виде идеальной зеленой лужайки с идеальным водоемом в центре. Лужайку окружали идеального вида елочки.

— Ты не Дед Мороз, нет? — спросила Рина мага в колпаке.

— Какой дед? Мне всего триста восемь! — возмутился маг.

— Совсем пацан, — согласилась Рина и, потянувшись, вытерла руки о плюшевую мантию (а чего церемониться со всякой мелочью пузатой?). — Повторяю для юношески-тугоухих: я где?

— В Средиземии, разумеется!

— Ну конечно! Как я сразу не поняла — в Средиземии! — саркастически хмыкнула попаданка и приподняла тяжелую юбку ближайшей елки. — А хоббиты где? Уже ушли к Саурону?

— Послушайте, прекрасная дама, — начал маг, спешно соображая, как бы выпутаться из неприятной ситуации. — Не трогайтесь с места, закройте глаза, и я постараюсь вернуть вас обратно…

— В кусты, к маньяку и следственной группе?! — Рина торопливо отскочила подальше от места, с которого ее просили не трогаться. — Ну нет, я лучше тут побуду! В Средиземии вашей!

Маг вздохнул.

— И что теперь мне с вами делать?

— Кормить, поить и никуда не бросать! — с чувством ответила Рина, слегка переиначив широко известную в другом мире фразу кота Гарфилда.

Кормиться-поиться ушли порталом в таверну, и в итоге вечер неожиданно удался.

Какой-то зеленоглазый красавец с длинными пепельными волосами весь вечер посматривал на Рину с откровенным интересом, и после третьей кружки медовухи она решила одарить его своим вниманием.

Парочка переместилась на веранду — там было тихо и безлюдно — и замурлыкала о том о сем, постепенно сближаясь душевно и физически.

Он заправил ей за ухо выбившуюся из прически прядку, она потянулась снять с его мускулистого плеча, заманчиво обтянутого черным эластичным свитером, светлую пушинку.

А пушинка не захотела сниматься по-хорошему, и тогда Рина рассердилась и резко выдернула ее, слишком поздно сообразив, что это был собственный белесый волосок красавца, неразумно пробившийся сквозь трикотажное полотно.