Онлайн книга «Ермак»
— Где же все! — сказал атаман — А глазены? Небось не мыл! Вон они у тебя какие черные! Якимка ошарашенно уставился на крестного. Ермак засмеялся, схватил крестника в охапку, усадил на колени. Якимка понял атаманову шутку и успокоился. — Ну что, Якимок, — идти на новую службу, или станем с тобой в Старое поле вертаться? — Давай на службу сбираться, — сказал Якимка. — Во как ты расположил! — ахнул его дед Алим. — Через чего ж ты думаешь, что на службу лучше? — В Старое поле еще успеем, — сказал Якимка. — А службы не станет. — Ого! — сказал атаман Алиму. — Что ж ты брехал, что Якимке только четыре года... Вот он как гутарит — думный дьяк да и только. Якимка загордился. — А тут большого ума не надоть! — сказал Алим. — Ну-ко, Якимушка, возьми моченого яблочка да ходи отсель, ходи к бабке, неча тебе с казаками вертеться... — Я тоже казак! — засопел Якимка. — Иди-иди! Казак беспортошный! Мал еще! Понурившись и волоча валенки, Якимка ушел. Крестный перечить деду не стал. — Ты сам рассуди! — говорил сотник. — Ну, скажем, вызвал тебя царевич, царство ему небесное... А Сейчас-то чего назад не отпускают? Шутка ли, второй месяц на Москве держат — какой ради надобности? Нон, Якимкиного отца и на денек не отпускают на побывку, а тебя держат... Боевого атамана. Там, подо Псковом, лишних много, что ли? Стало быть, имеют на тебя виды. — То-то и оно! — согласился Ермак. — Да знаю я, какой будет сказ. Мне найденыш мой — Урусов — псе порассказал. Про пермскую службу... — Ну и чего? — Да вот и не знаю, идти мне или нет. — А кто тебя спрашивать будет! — засмеялся Длим. — Ты, чай, не в Старом поле, а в Москве. В Москве «нет» не говорят! А то мигом на голову короче станешь... — То-то и оно! — Не стал Ермак говорить, что вот, мол, Алим давно казачью волю потерял, а он не хочет из хомута в хомут лазить... — А что худого!? — горячился Алим. — Будешь хоть за стенами жить, а не как волк, прости Господи, по степу мотаться... Не молодой, чай... — Ну-ко, спорщики, идите отсель... — В горницу вошла Алимова жена со снохами. — Мы убирать станем. Полы мыть да наволочки менять, ширинки и всяки уборы... Давайте скореича — мне еще в баню надоть... Строгая, повязанная по брови черным платком Сама была диктатором в доме: старые казаки покорно поднялись. Из-за бабкиной юбки выглянул беспортошный Якимка и злорадно показал дедовой спине кукиш. — Вота, вота! «Мал еще!» Сами отсель идите! — Ай-яй-яй-яй-яй! — Ермак сгреб Якимку под мышку, утащил к себе в каморку, усадил на постель. — Якимушка! Да ты чо? Кто ж тебя научил шиши казать, да еще дедушке? А? А ну-ко он посля твоих шишей заболеет да умрет? — А чего же он! — готов был уже заплакать, но не сдавался Якимка. — Да ты! Разве можно! Может, он и выгнал тебя зазря, да нешто позволено за это шиша насылать! Он табе соломиной, а ты его дубиной... — А чего будет-то? — испугался Якимка. — Да ничего хорошего. Ты же порчу на него наслал. Пальцем показать — порча смертельная, а шиша показать — порча тайная — сатанинское проклятие! — Я так не хотел! — затряс губами мальчонка. — Знамо, что не хотел... Ну не плачь! Бог простит, не отступится. Полно, мой голубчик. — Он погладил Якимку по голове. — Не все, сынушка, по хотению делается. — Это как? — За каждым человеком незримо тайные силы стоят: справа — ангел-хранитель, слева — шут сатанинский. А человек посередке. Как он чего решит, так то в одну сторону, то в другую преклонится. Вот ты зла пожелал — шут ангела в бок толкнул да за спиной твоей больше места занял. Вот ты озлился да на кого-то пальцем либо шишом показал — сатана-то враз из-за твоей спины на этого человека устремляется и разит, и уж тут ты в полной его власти... — А чего ж теперь делать? — размазывая слезы, спросил Якимка. — Покаяться! Прости, мол, Господи! Согрешил. Ну, с тебя спрос невелик — ты махонький, а спрос па Страшном судище будет с меня — я твой крестный! Якимка обхватил Ермака ручонками, прижался к нему изо всех сил. — Крестный, а ты как же? — А я завтра в церкву схожу, поисповедуюсь перед Господом. Отпущение грехов получу, вот и ладно будет. А ты больше дурь-то всякую пальчиками не кажи... Ермак вытер Якимке нос. Достал припрятанную для праздника сосульку — коня расписного. — На-ко! Якимка впился в лакомство. — Давай-ка я тебя нашим казачьим тайным древним знакам обучу. Только уговор — чтобы никогда никто от тебя этих знаков не перенял, только своим детям или крестникам скажешь... Договорились? Перекрестись. Якимка обратился во внимание. — Вот самый старый знак: можно руки вот так-то сложить, а можно одни пальцы — это два ножа — наша родовая тамга. Два скрещенные клинка хошь сабельные, хошь ножи... Означают: «Я — казак!» Мот увидишь казака, покажи ему такой знак, чтобы только он один видел, если он ответит — значит, казак старый, а если нет, значит, только казакует — пришлый, не родовой. И нечего им наши знаки ведать. Вот ты мне показал ножи, а я тебе показываю птицу: вот эдак пальчики и эдак... Это значит: я — Сары Чигирь. Это мой род. — А мой? — спросил Якимка. — А ты у нас — Ашинов. Ты из рода Ашина — волк. Вот эдак волка показывают. А вот эдак — род гай — род ворона, а это ковуй — лебедь... — А он покажет знак, а я не знаю... — А тогда ты начинай показывать знаки по старшинству: ножи, коня, рыбу, волка, птицу... А он станет за тобой повторять. И где его род, там он свой знак и покажет. Ты сразу и догадаешься, кто это, — нас всего-то пятнадцать родов осталось... — А раньше было много? — Много, сынок. Много десятков. От Золотых гор до Дуная были наши юрты и становья. — Чегой-то вы тута в темноте? — в каморку, ссутулившись, влезал Алим. — Айда вечерять. — Идите, я говею, — сказал Ермак. — Завтра к исповеди пойду. Якимка тут же показал деду «ножи». Алим отшатнулся. Ахнул и машинально показал знак волка... — А теперь чего делать? — спросил, довольный растерянностью деда, Якимка. — А теперь — ликоваться! Щека к щеке, три раза! Вы же одного рода! И завсегда, даже в бою, если с казаком сходишься — спроси его, не нашего ли он рода? Чтобы свою кровь не пролить. Нас и так всего ничего осталось... — Ну, кум! — сказал Алим. — Ажник меня в жар кинуло. А не рано ему? |