Онлайн книга «Ермак»
— Как не быть! Всякие есть, — ответил Пан. — Вон, которые иноземцы, так и по-своему писать могут. — Эй, пушкарь, — позвал Ермак рыжего немца. — Я здесь, атаман! — отозвался немец. — Ты, я чаю, счет знаешь? — В нашем деле без этого нельзя. — Вот и будешь ты у нас набольшим тиуном! — хлопнул его по плечу Ермак. — Над всеми письменными головою! Согласен? — А что делать-то? — Припасы считать. Нам теперь во всем счет надо вести. — Умно! — похвалил Старец. — Молодца, атаман. Энтот рыжий никому не родня: ни голутвенным, ни коренным, ни латынцам. Пущай он и счет ведет. Он красть, да прятать, да своим потрафлять не станет! — Хорошо, — сказал немец. — Только, чур, без моего разрешения ничего никому не брать и не давать. Согласны? — Согласны! — ответили атаманы. — Теперь каждый сухарь считать надо. Чтобы до полой воды и весеннего тепла дотянуть... Ежели тут в октябре снег пошел, дак лед сойдет никак не ране апреля... Беда! С другого берега отмахали: «Гости едут!» — Это кто ж к нам пожаловал? — спросил Ермак. — С миром или войной? — С миром! А то бы уж палить зачали! — предположил Черкас. — Тогда приодеться надо. Ермак побежал к своему стругу. Вытащил из тюка алый кафтан, высокую шапку-трухменку. Сапоги узорчатые. Подумал — и надел под кафтан кольчугу, что взял на поляке под Полоцком. Кольчуга была русского изделия и прекрасной работы. Стянутая из колец не круглых, а овальных, она была широка при надевании. Но стоило, надевши ее, огладить себя, тут же ложилась в облипочку! А еще ценнее были на ней две бляшки — золотые, круглые. Одна с родовой Ермаковой тамгой — от отца досталась — взлетающий лебедь, а вторую воевода Шуйский подарил. Сияли бляшки на широченной груди атамана, придавая его внушительной фигуре вид человека государственного — ни дать ни взять воевода! Шумнул Ермак, чтобы и другие атаманы лохмотья свои поменяли на праздничную одежу. — Чаю, послы к нам! — сказал он Черкасу. — На всякий случай приготовь кое-какие подарки... — Поищу, — пожал плечами Черкас. Когда к берегу причалили несколько больших лодок и оттуда выпрыгнули коротенькие, как пеньки, черноволосые и узкоглазые люди в расшитой меховой одежде, Ермак уже сидел, чуть не по-царски, на обрубке дерева. Справа и слева, будто думные бояре, сидели атаманы. Впереди посланцев шел, вероятно, главный среди прибывших. По нему было и не разобрать, сколько ему лет. К удивлению Ермака, он заговорил по-русски. Звали человека Бояр, он был князь из владений царька Нимньюаня с Демьянки-реки. Но это выяснилось потом, когда сели за дастархан, а пока, без лишних слов, Бояр велел вынимать сушеную рыбу, которой были полны лодки. — Шибко рады люди, что ты Кучумку побил! — объяснил он свою щедрость. — Кучумка сильно худой! Забижает всех! Шаманов убивает! Мужиков уводит! Женок молодых уводит! Соболя отымает, белку отымает, лисичку отымает! А не станешь ясак платить — совсем убьет! Шибко худой. Ты прогнал Кучумку — очень мы рады! Тебе ясак платить будем! — Вот спасибо! Вот спасибо! — благодарили Ермак и атаманы. — А ясак нам платить будешь вдвое меньше противу того, что Кучуму платил. Бояр чуть не запрыгал от радости, но потом спросил: — Половина тебе, а куда другую половину девать? — А за другую половину мы тебе товары давать станем. Соль, огненный припас... — И у меня будет такая трубка, из которой летят огненные стрелы? — не поверил лесной человек. — Черкас, принеси рушницу, в подарок! Бояр был на седьмом небе. А когда его обучили стрелять, он, полуоглохший, счастливый, запрыгал от радости: — Держись, Кучумка! Держись, Нимньюань! Бояр теперь не даст забижать своих людей! — И тут же спросил со страхом: А людей водить не будешь? — Вот те крест! — широко перекрестился атаман. — Никогда никого в рабы здесь, в этой земле, никто брать не будет! — Да уж, сами натерпелись! — сказал Ясырь. — Чего другого, а этого — никогда! — подтвердили атаманы. — А шаманить маленько можно? Твои шаманы с нами стыдное делать не будут, как Кучумкины шаманы? — Да живи ты как хошь! — засмеялся Ермак. — Никто тебя ни в чем неволить не будет! Бояр вдруг посерьезнел, что-то крикнул своим сородичам и пал перед атаманами на колени. — Да вы чо! Вы чо! — загомонили атаманы и сбежавшиеся казаки. — Чо вы в ноги мечетесь? Мы что, бояре али митрополиты каки? — Век тебе служить буду! — сказал Бояр. — Ну вот и ладно! Только не служить, а вместях дружбу водить! — сказал Ермак. — Так всем ближним и дальним своим перескажи: ясак вдвое меньше! А за обиды и угон людей карать будем смертию! А шаманам своим молитесь сколько влезет! Надумаете нашу веру принять — милости просим, а неволить вас никто не станет! И это была еще одна победа казаков. Весть о невиданных свободах из уст в уста облетала всю тайгу и степь, достигла Студеного моря и разом, без всякой сечи, лишила Кучума по крайней мере половины войска. Остяки, вогуличи толпами разбегались по своим кочевьям, прятались и больше не платили ясака хану. Перестали везти ясак и все окрестные, подвластные Кучуму царьки, жившие в лесах вплоть до полярных льдов. И когда налетали на них Кучумовы баскаки, оправдывались тем, что, мол, куда везти? Сибирь-город пал! Однако старались и казакам ничего не давать, считая, что настало замечательное время. Старая власть кончилась, а новая еще не появилась. Так считали и татары, толпами убегавшие из войска Кучума и Маметкула. Пользуясь тем, что Кучум перестал контролировать большую часть ханства, они кинулись грабить лесных людей, угонять у слабых скот. А их боялись, памятуя, какую страшную кару обрушивал на них за неповиновение старый полуслепой хан. Каждый из налетавших на кочевье называл себя ханским баскаком, но грабил для себя, а забирал — последнее. Особенно разлакомились вой из окрестных Кашлыку улусов и урочищ. Те, что составляли гвардию хана. Те, кого лесные люди знали в лицо и смертельно боялись... Потому скоро появились на Карачином острове и первые челобитчики и жалобщики. И атаман Ермак со товарищи обещали навести порядок, как только ляжет дорога. А педантичный рыжий немец невозмутимо приказывал письменным казакам вести строгий реестр всем обидам, чинимым бывшими баскаками, поминая обидчиков поименно, с местом жительства. Лед стал крепким в ноябре, когда ударили сразу крутые морозы и задули такие ветра, что казаки старались из землянок носа не высовывать. Зима набирала силу стремительно, валил снег, и за ночь наметало такие сугробы, что иные землянки приходилось откапывать. |