Онлайн книга «Ведьмины байки»
– Ну Сема!!! – Вон ручеек в траве журчит, мы обождем… – Ты нарочно!!! – Окстись, царевна, кто ж мог такое подумать?! Не поверила-таки Алена, вздыхает: – Ох и злопамятный же ты, Сема… Ну хочешь, прощения у тебя попрошу? – Ну попроси, попробуй, а мы послушаем, – подсмеиваюсь я. – А там сообща решим, казнить али миловать. Фыркнула Алена обидчиво, отвернулась, руки на груди переплела. Потом все-таки одумалась: – Ну Сема, ну прости… пожалуйста… – Вот то-то же! Только на коней садиться – лягушка выше травы скачет-поспешает, квакает истошно, чтобы приметили. Наклонился Муромец с коня, подхватил царевну прыгучую, к груди прижал, расцеловал на радостях – глядь, Любуша у него на коленях сидит, улыбается застенчиво. У нас глаза на лоб полезли, Вранко крыльями хлопнул, чуть с плеча моего не свалился: – Глянь-кось, что любовь с лягушками делает! Не к добру!!! Кар-р-р! Кар-р-р! Чудеса чудесами, а мешкать не след. Погнали мы коней во весь дух, еще семь верст отмахать успели – приметил что-то ворон, над головами низенько пронесся, ветром обдал: – Настигает нас воинство летучее, числом вдвое против прежнего, впереди сам Вахрамей летит, сабелькой машет! Кажись, недоволен чем-то… Не к добру!!! Кар-р-р, кар-р-р! Побледнела Алена: – Ох, Сема, против батюшки моего колдовать без толку, он давно смекнул, что у Кощея и сын не лыком шит, а царство свое до последней кочки знает. Лес пожжет, озеро потравит, всякого, кто на пути встретится, на куски порубит… Мне так и так не до колдовства – отдохнуть от него надобно, сил поднабраться. Чары наводить – что камни воротить, каков бы ни был силач, а рано или поздно умается. Подлетела дружина на выстрел, давай стрелами сыпать! Алена ойкает, к моей спине прижимается, из тулупа с цветочком три охвостья черных торчат. Соловьеву коню ухо навылет пробило, хоть ты серьгу вдевай. Муромец стрелу из плеча вырвал, назад отправил: – Нам чужого не надобно, лови обратно! Изловил кто-то, камнем наземь рухнул. Вспомнил я про платочек матушкин, по карманам похлопал – сыскал, не дюже чистый – и когда только успел приложиться?! Приотстал я, махнул позади себе платком – разыгрался ветер полночный, холодный да вьюжистый, ковры назад сносит. Со стражников так шапки и посыпались, Вахрамей едва корону придержать успел. Идут ковры против ветра не шибче коней, стали мы в отрыв уходить. Царь вслед кричит-надрывается: – Сема, верни дочь! Верни добром, а то худом возьму! Пошто она тебе сдалась, язва эдакая, ни рожи ни кожи? Хошь, я тебе взамен десять девок на выбор дам? – Нам Алена не девка, а подруга боевая, вот с бою и выдадим! – Будет вам бой! – обещает царь, кулаком потрясая. Нырнуло летучее воинство под ветер, у самой земли пошло, опять нагоняет. Махнул я платком – откуда ни возьмись, поднялся лес дремучий: ни пешему пройти, ни конному проехать. Ковру тем паче не пролететь. Не поспели все ковры вверх уйти, так на стволах и развесились. Красивые у Алены ковры выходят, яркие да цветастые, и без подъемной силы спрос иметь будут. Вахрамей первым летел, первым к березе и приложился. Висит на суку, ногами дрыгает, требует спасать свое величество сей же час. Пока царя снимали, корону в траве густой искали, мы еще пять верст проскакать успели. Уменьшилось воинство, да не отступилось. Вахрамей, видим, на всякий случай в середину затесался, расхотел дружину возглавлять. Не помогло: махнул я платком в третий раз – сгустились тучи черные, отворились хляби небесные, дождь как из ведра хлынул. Намокли ковры, отяжелели, вниз пошли. Хочешь не хочешь, пришлось погоне привал делать. Дружинники ковры выкручивают, Вахрамей вокруг бегает, бранится-поторапливает. Немного уже осталось – вдали черный свод без опор показался, выход из царства навьего. Спохватился Соловей: – А как же стража при выезде? – Конями сметем! Выскакиваем к горочке, а там не пяток дружинников пеших, а десять пятков конных! С ночного разбою возвращаются, узлы с добром везут, у переднего поперек седла – девка визжащая, руками-ногами колотит. Увидали нас – луки вскинули. Девка на всякий случай потерю чувств изобразила. Осадили мы коней, только земля из-под копыт брызнула. – Глянь-кось, родственнички вахрамеевские! – говорит старшой с расстановочкой. – Куда это вы ни свет ни заря поспешаете? Ляпнул я первое, что в голову пришло: – Не спится что-то, решили в чистом поле с ветерком покататься. – Будет вам ветерок, вон летит уже! Тут и Вахрамей подоспел. Увидал, что бежать нам некуда, придержал ковер, с величием неспешным на землю опустился, прочее воинство в небе клином журавлиным выстроилось. Соступил царь с ковра, повел речь грозную: – Ну, потешились – и будет! Далеконько вы забрались, никому прежде и полпути одолеть не удавалось. Ты глянь, и лягушка с ними! А это что за казак зеленоусый? Соловей?! Не узнал – богатым будешь, ежели не помрешь невзначай! Алена, дрянь эдакая, прыгай с коня и ползи к батюшке на поклон, а то зацепим ненароком: я не Сема, у меня дождик оперенный, градины зазубренные, клюнут – кровью вымочат. Эй, холопы дружинные, в дочь мою не смейте целить, она мне живая нужна, касательно же целой и невредимой уж как получится! Ничего Алена не ответила, только крепче ко мне прижалась. Начал было царь руку подымать, лучники тетиву оттянули, – да передумал, решил поглумиться напоследок: – Давай, Сема, мы с тобой потехи ради на мечах сойдемся, моя сабелька супротив твоего кладенца. Пока биться будем, дружина твоих друзей не тронет, а ежели, не ровен час, начнешь верх одерживать, уж не обессудь – из луков тебя пристрелят, для поддержания царского престижу. Ну а коль сгинешь в неравном бою, честь тебе и слава – тут и прикопаем, а я себе нового поединщика выберу. Алена мне на ухо шепчет прерывисто: – Сема, не соглашайся! Все равно он нас убьет, только муку продлишь! Друзья-побратимы молчат согласно, царевой блажи потакать не советуют. Спешился я неторопливо, меч из ножен вытянул. Травление золоченое от острия до черена переливами на свету заиграло. – Кладенец-то отдай, – говорит Вахрамей. – Кладенцом я биться буду. Моя сабелька тоже хороша, не гляди, что ржавая и треснутая, с ней еще мой прадед в поле ходил – капусту по осени вырубать. – Сема, – чуть не плачет Алена, – что ты делаешь? Он же тебя на кусочки посечет, из живого сердце вынет! Бросил я Вахрамею кладенец: – Подавись, собака! Дрогнул мой меч в чужой руке, зазвенел недовольно. Половину силы растерял, да против сабельки Вахрамеевой и четверти много будет. |