Онлайн книга «Пуговицы»
|
Говорила короткими и четкими фразами, которых он ждал от женщины в черных колготках в сеточку. Ничего лишнего. «Я тебе нравлюсь?» — «Будем дружить!»… — Сразу видно, что ты — порядочный человек. Только не пей больше, а то ничего не получится. — И так ничего не получается, — махнул рукой он. — Чего тебе не хватает? Он задумался и пробормотал хмельным голосом, что ему всего хватает: есть интересная работа, хорошая квартира, здоровые родители, необременительное одиночество, насыщенное прошлое. А теперь все может приобрести больший смысл, ведь он собирается жениться и… и, скорее всего, заведет рыбок и собаку. Вот оно что… «Ромеро» был обычным, таким, как только что покинутый ею Стасик. Как все остальные. Марина хотела встать и попрощаться, но он жестко положил свою руку на ее и сказал, поморщившись, словно его пронзила зубная боль: — Не уходи! Она покорно опустилась на стул. Он наполнил рюмки — себе и ей. Яркий мир снова взвился перед ней, даже несмотря на очевидную грубость ситуации, не свернулся, не исчез, а приобрел еще больший объем, как природа перед грозой. Из кафе они вышли вместе. — Ты похожа на Суок… Знаешь? Такая же… прозрачная… — хмельным голосом пробормотал он и добавил еле слышно: — Я запутался, Суок… На противоположной стороне улицы был довольно дорогой отель, он повел ее туда. Она не возражала. Пусть все идет как идет. А на что можно было надеяться? Что он узнает ее? Ну, может и вспомнит тот резиновый город, грязный сквер, девочку, грызущую кончик косы, те стихи — и что? Отшатнется, как от еще одной проблемы, которых у него, кажется, и без нее хватает. …Поразила осторожность и нежность, с которой он касался ее, словно она действительно была той девочкой на шаре. В какой- то момент ей даже показалось, что они давно вместе, только играют в прятки: блуждают в темноте с завязанными глазами. А зрением обладают только руки. И что утром, сбросив повязки, они узнают друг друга, посмеются над собственной слепотой и вздохнут с облегчением: игра закончилась. …Но, проснувшись утром, она увидела только скомканные простыни и доллары, лежавшие рядом. * * * …Громкоговоритель, зазывавший население микрорайона на цирковое представление, проехавшись по улице трижды, затих. Пришла няня. Марина помыла чашку и начала собираться на работу. Вечером она еще должна была зайти к Любови Даниловне Севериной, которая теперь находилась под опекой сиделки и ждала ее, чтобы «поговорить» об этой «проклятой Америке», из которой «не возвращаются». Попробовать убедить себя и ее, что это не так. И прочитать несколько глав из «Джен Эйр», как это делал ее сын… Нью- Йорк, 2013 год Денис …Зеркальный шар мерцал перед глазами. Во вспышках отрывисто возникали лица моих друзей — таких же забавных, каким был и я сам: бобики в гостях у Барбоса с зелеными, красными, синими бликами на мордах. Герои невидимого фронта! Ведь, кроме иностранных журналистов, нами не поинтересовался ни один из наших. И мы окунулись в роскошь и разгул звездной жизни в оазисе цветущего капитализма. И сами стали центром веселья, недоступного или просто непонятного нашим иностранным собратьям. Они увивались вокруг нас, как пчелы, мухи и другие насекомые, перед которыми выставили блюдечко с диким медом. Плохо помню детали, но в тех вспышках оставались видения непостижимого братания и невероятной любви, которую испытывал к каждому «пингвину» или любому обнаженно-шелковому попугайчику. Еще раз убедился, что мир мал, как апельсин, — помещается в ладонь. Выжимай из него сок одним движением и пей. Но есть одно условие: он первым должен выжать из тебя все соки! Вспышка: человек десять стоят вокруг нашего столика, все мы обнимаемся и поем «Естердей» и «Елоу сабмарин». Вспышка: мы затягиваем «Ой, чей то конь стоит». А что они все подхватывают, одному Богу известно. Но поют. Вспышка: смех Лизы. Вижу и слышу его впервые. Неужели ей не двадцать?!! Вспышка: Дезмонд становится на колено перед Лизой, и его жест повторяют с десяток мужчин. Ну и кабаре! Вспышка: лицо актрисы, имя которой постыжусь называть из соображений скромности, — мы танцуем в толчее танцевального зала и говорим, что учились в одной совдеповской школе. Ее золотой шлейф путается под ногами, и я подбираю его себе на плечо. Раздаются аплодисменты и смех. Все, что вне этих вспышек, — моя личная темнота, моя альтернатива, которую всегда ношу в себе, словно лакмусовую бумажку для проверки подлинности раствора, в который меня погружают обстоятельства. В этой далекой темноте, как в седой бутылке, закупорены другие времена, другие лица, другая музыка. Я ныряю туда и лежу на самом дне в позе эмбриона, наблюдая, как высоко вверху — там, где светится кромка горлышка, — мерцают и бушуют праздничные вспышки. Главное — не спутать, где ты настоящий, а где выполняешь обязанности любимца судьбы… …В четыре часа утра Нью-Йорк выглядел усталым, похожим на нас, возвращавшихся с вечеринки: скомканные, спрятанные в карман галстуки-бабочки, запах табака в волосах, замедленность движений. Мы были вывесками, на которых погасли праздничные гирлянды. И такими же были улицы — без сияния рекламных огней они выглядели более настоящими, естественными и сосредоточенными на предстоящем дне. Собственно, Нью-Йорк был тружеником, а его вечерний лоск предназначался тем, кто хотел оставить в нем свои деньги. В лифте Дезмонд Уитенберг сказал, показывая оттопыренный бутылкой шампанского карман: — Поедем на крышу. Стоит увидеть восход солнца. Ну и наконец отметить это дело без свидетелей. И нажал на кнопку верхнего этажа. Мы не спорили. Только здесь, в красной мягкой кабине замкнутого пространства, которая едва слышно гудела, поднимая нас на высоту птичьего полета, я наконец почувствовал, что все позади, что можно расслабиться. Дез обнял нас за плечи. Мы молчали. И вот такой скульптурной группой, символизировавшей дружбу на века, всплыли на крышу. Наверху нас ждала цивилизация — со столиками и шезлонгами, с цветником и баром, за стойкой которого дремал бармен. Увидев нас, он встрепенулся, но Дез махнул ему рукой, мол, не обращай внимания. |