Онлайн книга «Своя-чужая боль, или Накануне солнечного затмения. Стикс»
|
– Что-о?!! – Что слышал. Голова… Голова у меня болит… Сильно болит. Жарко. – Водочки, может? – Ты же знаешь… Я болен. – Все вы тут больные. Придурки. Мать вашу… – Что-что? – удивленно поднял голову Иван. – Сам теперь выруливай куда знаешь. Дело-то проще на психа повесить. А ты, Мукаев, в сыщиков решил поиграть. Ну и дурак. В голосе Руслана ему послышалась злость. Глаза коньячного цвета потемнели, и взгляд их словно сделался жестче. И тогда он, следователь Мукаев, позволил пузырю подняться чуть выше к горлу и тоже жестко и зло сказал: – А тебе, похоже, так удобнее. Больную голову ищешь? Чтобы со здоровой на нее переложить? Ты же давил на него. Самым настоящим образом давил. Почему ж ты так вцепился в этого бедного Хайкина? За что? – Иди ты… – Руслан обернулся: вокруг были люди. Не место для выяснения отношений, хоть служебных, хоть личных. Губы у Свистунова дернулись, но он как можно спокойнее сказал: – А я в магазин. Мне выпить надо. Посиди, Иван Александрович, в холодке. Остынь. – Капитан Свистунов? – Так точно, – усмехнулся друг детства. – Будьте так любезны уложиться в полчаса. – А куда вы так торопитесь, господин Мукаев? – Работать. – Ну-ну, – вновь усмехнулся Свистунов и повторил: – Ну-ну. А ты знаешь, что у меня есть и непосредственный начальник? Мы с тобой, Ваня, к разным ведомствам относимся. – Сейчас вы в моем распоряжении. Будьте любезны. – Есть, – усмехнулся Свистунов. – Есть быть любезным. Когда он ушел, Наталья Хайкина засуетилась, подошла, начала поспешно вытирать руки о грязный цветастый фартук и звать: – Ой, гражданин следователь, а чайку-то? Чайку? Время-то обеденное, за полдень перевалило. – Какой уж тут чай! – махнул он рукой. – Ну как же? Не побрезгуйте. Чайку на дорожку. Хайкина все тянула его в дом, и он наконец сообразил: надо пойти. Конвоиры вместе с участковым рассуждали негромко, что неплохо было бы в такой жаркий день сбегать за пивом, и косились в его сторону. Он понял: всем мешает застегнутый на все пуговицы следователь Мукаев, не снявший пиджака даже в такую жару. Хотя уже давно и душно, и дурно. – Да-да, пойдемте, Наталья… Как вас по отчеству? – Да уж! По отчеству! – взмахнула та фартуком. – Где оно, отчество-то? Окочурилось в придорожной канаве лет пять назад. А ведь шестидесяти отцу не было! На пенсию еще не вышел! И пьют ее, и пьют, заразу… Беда. – Вы что-то хотели мне сказать? – Он сел на самодельный табурет в прохладной кухне, расстегнул наконец пиджак. – Интересный вы мужчина, – застеснялась вдруг Наталья. – Ой, да мне как-то неудобно. – Что такое? – Не мог Игнат убить. Спал ведь он в тот вечер на своей половине. Точно знаю – спал. Перепил и свалился под стол у нас на кухне. Игнат последнее время на выпивку стал слабоват. Выпил он и уснул. – Почему же вы не сказали? – Ой, да что ж я скажу? Пришла – он в кухне валяется. Мужа нет. Я его на горбину и тащить. Он с сомнением посмотрел на Хайкину. Женщина полная, крепкая, хотя и невысока ростом. А что? Очень может быть. Нормальная русская баба. Взвалила пьяного мужика на плечи и отнесла на его половину, чтобы соседи не сплетничали. – Ну сами посудите, что в деревне-то скажут? С мужниным двоюродным братом спуталась. Неудобно как-то. Ну отнесла и отнесла. Я еще про рыжего хотела сказать. Он кто? – Рыжий? Какой рыжий? – Тот, что малость пониже вас, зато в плечах пошире и покряжистей. Глаз у него лихой. – Капитан Свистунов? – Уж вам виднее, капитан али не капитан. Полиция, значит? – Наталья вздохнула, покачала головой. – Что с капитаном Свистуновым? – Видала я его уже. – Когда? После того, как Игната забрали? Он приезжал? С вами разговаривал? – Не после. До. И Вася мой еще был жив. – Как это жив?! – Жив, – с уверенностью сказала Наталья. – Васю-то по осени убили, когда уже дожди шли. А этот рыжий приезжал еще по сухому. Все возле нашего дома крутился. – Зачем? Зачем крутился? – осипшим голосом спросил он. – Кто ж его знает? – вздохнула Наталья. – Я в цветнике ковырялась, нагнувшись, так он и не приметил. Я гляжу – чужой. И потихоньку разглядела его через забор. А тут как раз муж мой идет. Рыжий его и спрашивает: «Ты Хайкин?» – «Хайкин, – отвечает. – Я Василий, а на другой половине живет Игнат. Вам которого? Если меня, то вот он я весь, а брата моего двоюрóдного дома сейчас нету». Рыжий ничего на это не сказал, усмехнулся и исчез. И то сказать: Вася-то был сильно навеселе. – А потом? Потом он не приходил? После убийства? – Может, и приходил. Может, и не к Васе вовсе – к Игнату. Это вы уж сами у него спросите. Только рыжий этот – лихой мужик. Боюсь я его. – Что ж. Я спрошу. А вы, Наталья, молчите пока об этом. – А я уж и так молчу. Я только вам. И то сказать: с полицией не надо бы связываться. Бог с ним, с рыжим. Я только вам. Уж очень вы обходительный мужчина. И лицо у вас приятное. Хайкина вновь застенчиво прикрыла рот с плохими зубами уголком грязного фартука. – Да-да. Спасибо, Наталья. – Он так и не понял, за что благодарит ее, за неожиданный комплимент или же за интересный рассказ. Тоже неожиданный. – Чай-то не в такую жару пить, – вздохнула она. – Может, квасу? Квасу хлебного? Домашний, не покупной. – Хорошо бы. Она вышла в сени, принесла литровую эмалированную кружку с квасом. Пока он пил жадно, стояла, смотрела. Потом покачала головой, спросила: – Жена-то небось счастливая? – Отчего же счастливая? – Не пьете. И из себя видный. Должность, опять же, хорошая. Что ж. На то она и жизнь. Кому что. А кому и счастье. И Наталья Хайкина тяжело вздохнула. …В прокуратуру добрались только к четырем часам. Да никто, собственно, и не спешил, даже он, следователь Мукаев, наконец сдался. В самом деле: работа не волк, в лес не убежит. А люди устали, да и жара разморила. Еще какое-то время возились с Хайкиным, пытались хоть как-то привести его в чувство, чтобы подписал протокол. Но Игнат глаз не открывал и на все вопросы отвечал тоненьким заячьим верещанием. – Или придуривается, или в самом деле крыша окончательно поехала, – сделал вывод Свистунов. От него попахивало водкой, но движения были координированные. – Хорошо, что следственный эксперимент провели до освидетельствования подозреваемого врачом-психиатром. А то бы началось: «Какое имели право да…» Тьфу! В психушку его. Оформляй, Ваня, бумаги. |