Онлайн книга «Хозяйка истории. В новой редакции М. Подпругина с приложением его доподлинных писем»
|
Вот какие мы нарасхват… Там будет некто с высокой энергетикой. Гость. С необыкновенно высокой. К тому же высокопоставленный. А кто такой — пока секрет. Заинтриговали, одним словом. В антракте меня к нему подведут, рядом поставят и представят как видного борца за мир и равноправие женщин. Далее, по идее, он должен будет пожать мне руку, а я при этом что-то почувствовать. Тут меня и отведут в особую комнатку, где я быстренько расскажу нашим специалистам о своих необыкновенных ощущениях. Услышу ли гром, увижу ли молнию, вспомню ли детство, похолодеют ли ноги… [133] А муж мой будет в зале сидеть и ждать с нетерпением. Надеюсь, градусник мне ставить не будут. Надоели опыты. Бред. Парапсихология. Балета хочется. Без пяти двенадцать. Спать. Спать. 2 марта Не держу руку на пульсе времени, а то бы уже вчера поняла. Муджибур Рахман, шейх — вот мой харизматик. А я еще утром гадала, чьи это флаги вывешены? [134] Нет, мне от него никуда не деться — достал, прилетел. Скоро ночью приснится мне этот шейх, и буду я излагать свой провидческий сон в форме объяснительной записки. Днем с ним встретился Брежнев. Балет — вечером. Володька не хотел идти, ворчал. А я была наэлектризована, как ненормальная. Надела олимпийскую шубу. К служебному входу подвезли, там уже было все оцеплено, нас пропустили по «вездеходу» [135]. Встретили генерала на лестнице, он загадочно улыбался. Генерал сидел в партере, нам же досталась ложа во втором ярусе. Ну а шейх вместе с Косыгиным и Громыко, естественно, в центральной, в правительственной. Там еще был Полянский [136]. Исполнили гимны — бангладешский и наш. С этого и началось. Подняли занавес. Мне спектакль понравился. Правда, Володька крутился все первое действие — не то от скуки, не то от ревности. Я иногда поглядывала на шейха, он смотрел очень внимательно. Еще бы, поди, в Бангладеш у них нет балета. Или есть? [137] Что сказать о Муджибуре Рахмане? Роста он невысокого, черноволосый, в очках, театрального бинокля что-то я у него не припомню, может, не дали, чтобы не напоминать о слабом зрении? А может, не полагается по протоколу. Приятное открытое лицо, на той марке он выглядел посуровее. Не знаю, как насчет энергетики, на расстоянии не очень чувствовалось, но все же в этом есть что-то такое, когда недалеко от тебя сидит человек, еще недавно приговоренный к расстрелу и уже многими считавшийся расстрелянным. Его спас тюремщик. Наступил антракт. За мной пришли. Володька пожелал ни пуха ни пера. Я к черту послала. Повели меня в гостиную за центральной ложей. Вижу Косыгина, вижу Рахмана. Беседуют. Громыко ко мне подошел: — А… это вы? И подводит меня к шейху как ни в чем не бывало. Я даже не поняла, что он сказал. Догадываюсь, что как будто знакомит. Сама не знаю, кто он, гость: «товарищ» или «ваше превосходительство»? Мы еще по дороге с Володькой спорили, есть ли у него гарем [138]. Он же шейх, мусульманин. А если шейх, почему тогда премьер-министр? Да еще и лидер крупнейшей партии? [139] А он берет и целует мне руку. И лицом светится. Поцеловать руку — это посильнее, чем просто пожать. Я тронута. Но сказать, что меня током ударило, будет преувеличением. — Господин премьер-министр находит спектакль великолепным, — сообщает переводчик специально для меня предназначенное. Не за балерину ли они меня принимают? — Я счастлива, что нашему высокому гостю понравился русский балет. В ответ — любезная улыбка. Вот и вся встреча. Меня уже вывели. — Ну как? — Никак. — Совсем никак? — Абсолютно. — Нет, подождите. Что-нибудь да было… Я решительно направляюсь в сторону нашей ложи. Догоняет генерал: — Ну как? — Абсолютно никак. Меня злость берет. Почему это их Муджибур Рахман с высокой энергией, а наш Косыгин — с простой, с невысокой? Или тот же Громыко, он в молодости ого-го красавцем был, я видела фотографию, это он сейчас так скукожился!.. Почему же Рахман Муджибур?.. А не Громыко? А не Косыгин? Не Фидель Кастро, в конце концов, с которым меня так и не познакомили?! Села на место. Тут уже мой: — Ну как? — Ты лучше, — ответила я. Стал свет меркнуть. Музыка объяла нас. Больше он не вертелся. Я смотрела балет до злости веселая [140]. 8 марта Напугал. Слово за слово, о смерти заговорили. (Ночью — в постели.) И вдруг спрашивает: |