Онлайн книга «Аромагия»
|
Сольвейг смерила меня уничижительным взглядом и пробурчала, нехотя опуская скалку: — Этот нахал повадился таскать тесто с кухни! Как ребенок! — Вижу, он добился своей цели… Из-под импровизированного головного убора Сигурда — медной кастрюли — стекали струйки опары, украшая тонкое лицо роскошными бакенбардами. Виновных стоило бы отчитать за очередную свару, но они были столь комичны, что губы невольно разъезжались в улыбке. За моей спиной хлопнула дверь… Мгновение молчания, а потом смущенный вопрос: — Извините, госпожа Мирра, я не вовремя? Обернувшись, я узрела Петтера, ординарца моего мужа, во всем блеске его нового обмундирования: фуражка, съехавшая на уши; шинель на три размера больше; великанские рукавицы… Долго сдерживаемый смех наконец прорвался бурным потоком. Я хохотала под негодующими взглядами слуг и никак не могла остановиться. Отсмеявшись, взглянула на мальчишку, который стоял, опустив глаза и пламенея щеками. — Извините, Петтер. Вижу, интендант вас за что-то невзлюбил. Не волнуйтесь, он сегодня же выдаст вам нормальную форму, так как Ингольв не допустит, чтобы его ординарец выглядел… не надлежаще. На язык просилось «как пугало», но я, щадя чувства юноши, выбрала обтекаемую формулировку. — Благодарю! — отчеканил он неожиданно резко, вздергивая подбородок. На его лице отчетливо читалась смесь стыда и гнева, а колкий запах лимонной травы перебивал даже вонь гари. — Господин полковник приказал сообщить, что будет сегодня к обеду с тремя друзьями… Замечательно! В доме разгром, слуги похожи на драчливых котов, а кушанья пали жертвой ссоры… Только гостей не хватало! Думаю, взгляд мой был достаточно красноречив, поскольку Сигурд и Уннер тут же опрометью бросились наводить порядок, а Сольвейг, ворча, убралась на кухню. — Спасибо за предупреждение! — улыбнулась я Петтеру, но тот лишь по-военному четко поклонился и отбыл, не ответив ни слова. Надо думать, обиделся. Впрочем, на обиженных воду возят, как любит говорить инспектор Сольбранд. Так что я пожала плечами и первым делом написала записку интенданту, в которой мягко попеняла на неуместную шутку и намекнула, что полковник будет ею очень недоволен… За обедом, за неимением роскошных яств, стол пришлось украшать мне самой. Эффектный туалет, ласковая улыбка и бездна внимания к каждому из гостей — и безыскусность угощения осталась незамеченной. Правда, Ингольв все больше хмурился, но управляться с его гневом мне было не впервой… Разумеется, стоило последнему гостю выйти из нашего дома, как муж тут же принялся меня отчитывать. Хорошо хоть слуги уже убрали посуду и оставили нас наедине. — Ты заставляешь меня краснеть! Мало того, что обед ужасный, так еще и ведешь себя как… Ты заигрываешь с моими друзьями у меня на глазах! — резко говорил он, яростно рубая воздух ладонью. Настоящий полковник: подтянутый, в ладно сидящей форме, волевой подбородок выдвинут вперед, голубые глаза смотрят сурово и властно. Винно-красные с золотым тиснением стены гостиной, плюшевые диваны угрожающего темно-красного оттенка, золоченые рамы зеркал создавали для Ингольва превосходное обрамление. А вот я, должно быть, смотрелась здесь чужеродно, как дешевый кусочек янтаря в драгоценном рубиновом ожерелье. — Мы с тобой это уже обсуждали, — возразила я, пытаясь сохранять спокойствие. Глоток вина — сладкого, густого, благоухающего спелыми вишнями и ежевикой — пришелся кстати, смыв кислый привкус незаслуженной обиды. — Раз я не имею в доме никакой власти, глупо обвинять меня в том, как ведется хозяйство! — Глупо? — переспросил Ингольв, все больше распаляясь. Шагнув ближе, произнес напористо: — Стоит отцу уйти, и ты тут же умудряешься все испортить! От него исходила лимонная свежесть с легкой горчинкой горького апельсина — уверенность. — Мне переехать в «Уртехюс»? — поинтересовалась я, с деланным интересом разглядывая за спиной мужа кованый подсвечник в виде вьюнка. Как-то разом забылись намерение не противоречить мужу и не злить его без нужды. — Чтобы никому здесь не мешать… — Прекрати изображать жертву! — заорал он, тут же выходя из себя в ярости замахиваясь на меня. — Ты сама не смогла заниматься хозяйством из-за своей дурацкой аромагии! И отец не заставлял тебя строить глазки! Ты… Последовало несколько грубых ругательств. Отчего-то Ингольв сегодня пребывал в крайне дурном настроении, а мое «легкомыслие» довело его до бешенства. Выпрямиться, прямо взглянуть в глаза. — Рискни только, — произнесла я тихо. Может быть, не стоило бросать ему вызов, но больше так нельзя. Если он меня ударит… Ударив раз, муж будет делать это снова и снова. Так всегда бывает. Слишком часто я делала мази от синяков запуганным женам… Глаза Ингольва налились кровью, он сжал кулаки и теперь походил на медведя, которого допекли неурочными побудками. Абсурдность этой сцены бросалась в глаза. Как будто мы на театральных подмостках, где ставят новую драму. «Он не посмеет. Не посмеет!» — заполошно билось в голове. Муж вправе делать с женой все, что ему вздумается. Закон не оправдывает разве что убийство, но и за него наказание будет мягким — скорее всего, штраф. Были прецеденты. Вдруг захотелось схватить что-нибудь тяжелое — да хотя бы тот самый подсвечник, которым я недавно любовалась… Кажется, я начинала понимать мужеубийц, доведенных до отчаяния побоями и придирками. Наверное, Ингольву не давали отступить ярость и ложная гордость. Так мы и стояли друг против друга, словно дуэлянты (или, скорее, слон и Моська). Не знаю, до чего мы бы докатились, но, как гром с ясного неба, нас прервал торопливый стук в дверь. Почти осязаемое напряжение, пахнущее колючей кожурой каштанов, разлетелось вдребезги. Муж отвернулся, сжав челюсти, а я на мгновение прикрыла глаза, сдерживая предательские слезы. — Господин, там ваш ординарец пришел, — пролепетала Уннер с порога, глядя на меня перепуганными глазами. Видимо, она слышала крики. — Говорит, что-то срочное… — Хорошо, иди. Я скоро буду! — отрезал Ингольв, остывая. Он отошел в сторону, делая вид, что рассматривает стоящие на камине безделушки: хрупкие, изящные, беззащитные. Как я… С трудом переведя дух, я спрятала дрожащие руки в складках платья. Исходящий от Ингольва запах острой ярости сменился холодной горечью разочарования. Муж спросил устало: — Неужели тебе так тяжело быть хорошей женой? У всех жены сидят дома, шьют и принимают гостей, наряжаются… А у тебя на уме только твоя аромагия! Я почувствовала, как наваливается изнеможение. Без сил опустилась на диван, точно во сне, коснулась бархатистой густо-красной обивки. Сколько уже копий сломано, а все без толку… |