Книга Услышь меня, чистый сердцем, страница 67 – Валентина Малявина

Адвокат как-то странно посмотрел на меня. По всей вероятности, он удивлялся моему спокойствию. Но это самозащита организма, а не спокойствие. И я благодарю Бога, что Он в нестерпимо трудные моменты посылает мне такое самочувствие.

Адвокат пошел на свое место и сел спиной ко мне.

Прокурор же была визави. Теперь она, не отрываясь, смотрела на меня. Я тоже стала смотреть на нее. Она не отводит взгляд, и я не отвожу, словно мы играем в игру «кто кого переглядит». Она несчастнее, чем я. Она несчастнее меня даже сейчас. И это уже до конца дней ее.

Кончился перерыв.

Хорошо, я буду говорить свое последнее слово перед бездарными и зависимыми судьями моими.

Начала с того, что я совершенно убеждена в том, что весь состав суда, в том числе и прокурор, не сомневаются в моей невиновности.

Прокурор нагло хмыкнула и заставила всех обратить на себя внимание. После паузы я сказала, что суд на протяжении всех заседаний вел непродуктивные допросы так называемых свидетелей.

— В нашей трагедии никаких свидетелей не было. Единственный объективный свидетель — врач «скорой помощи», который подробно и правдиво рассказал, что было со мною и вокруг меня после его приезда.

Суд же опирался на обвинительное заключение, где причиной трагедии объявлена моя якобы творческая неудовлетворенность и зависть к успехам Стаса. В обвинении сказано еще сильнее: что я завидовала славе Стаса. Сочинители обвинения сделали Стаса лауреатом премии имени Ленинского комсомола, чего не было на самом деле. Мотивировки обвиняющей стороны в процессе суда не подтвердились. Обвинение рассыпалось.

Теперь об экспертизах. Экспертиза, сделанная в первый год следствия, говорит о самоповреждении. Эта экспертиза подписана специалистами, которые находятся в суде. Далее. Спустя несколько лет, в настоящий момент, эксперты также не исключают самоповреждения. Только теперь они заявляют, что я поранила пальцы после нанесения удара Стасу. Но доктор «скорой помощи» ясно и подробно рассказал, что поранил мне руку он, когда выхватил нож, и что до этого момента ни на моих руках, ни на моей одежде крови вообще не было. Следовательно, последнее заключение экспертов несостоятельно. Я несколько раз, устно и письменно, просила о повторе экспертизы, но суд почему-то отказал мне.

Я обвинила суд в том, что он пользовался не фактами, а слухами и пересудами о моей жизни.

— Но мне надо сохранить себя, — заявила я. — Сохранить, несмотря на катастрофическую перемену в моей жизни. Я уверена в своем будущем. И Стас всегда со мной.

Все. Заседание было окончено.

Машина уже пришла, и меня ждали, чтобы поехать в Бутырку. Конвоир разрешил мне сесть рядом с собой, тем более что боксик был кем-то занят. Ребята из «обезьянника» вежливо мне сказали:

— Добрый вечер.

Я поздоровалась с ними и ответила:

— Пусть он будет добрым, несмотря на все.

— Эх-хе-хе! — раздалось в глубине машины.

Братва поглядывала на меня, ни о чем не спрашивая. Они, конечно, знали, что прокурор запросила для меня десять лет.

Конвоир прикрыл глаза и тоже молчал. Так и ехали. Молча. Только рыженький «наркошка» спросил:

— Валентина, а когда приговор?

— Не знаю.

Приехали в Бутырку. Что делать — говорить девочкам по камере, что прокурор запросила десятку и что я уже произнесла последнее слово, или не говорить? Нет, не буду говорить. Для них это событие. Всю ночь будут обсуждать, а я не знаю, ехать мне завтра на приговор или судьи сделают паузу.

Дежурила Валя, которая Казачка.

По ее лицу я увидела, что она все знает. Спрашивает меня:

— Кота хочешь в камеру?

— Я буду плакать, когда вы его заберете обратно. Нервы мои нынче расстроены.

— Понимаю, — кивнула головой дежурная.

— Вы знаете, сколько лет мне запросила прокурор? — поинтересовалась я.

— Многие знают.

— Я не хочу, чтобы в камере знали.

— Ну и правильно, — Казачка открыла мне дверь камеры.

— Ну? — спросили девочки.

Я пожала плечами и спросила:

— А какой сегодня день?

Никто не знал.

А не все ли равно? Пусть мне отныне все будет все равно. Да не тут-то было. Нервы совсем разыгрались. Заснуть не могла.

Денёв поднялась ко мне и просит:

— Расскажи что-нибудь.

— Я устала, очень устала.

…Утром меня не вызвали, значит, можно валяться на шконке, читать, болтать, гулять во дворике и пить чай.

— Сегодня суббота! — весело объявляю девочкам.

И вдруг запела:

— «А нам все равно…»

Девочки оживились. Рая-мальчик стала смешно подпевать.

«Бойся бояться», — любил говорить Стас. Действительно, чего бояться? Кого? Их? Но они словно марионетки.

А еще Стас меня учил:

— Валена, вот ты упала в прорубь…

— Не хочу.

— Я к примеру говорю.

— Нет, не хочу.

— И все-таки послушай… Тебя река несет по течению, вниз… Вот-вот тебя не будет… Но ты знай, Валена, что между водой и льдом есть узенькая прослойка воздуха. Она-то тебя и спасет. Только не паникуй. Спасение-то есть!

К чему он мне рассказывал об этом солнечным весенним днем апреля 1978 года?

Значит, оставил он мне два завещания: не бояться и помнить о той прослойке воздуха подо льдом, которая может спасти.

Спасибо, Стас!

На следующий день тоже не вызвали.

27 июля 1983 года в шесть утра окликнули из «кормушки»:

— Малявина! С вещами!

Девочки не спали. Нина заботливо помогала мне.

Я ей тихо говорю:

— Нина, я не сказала, но прокурор запросила мне десять лет.

— Я знала.

Я подумала, что Нине об этом сказала, наверное, начальница.

— Нина, я уже не вернусь в камеру. Ты скажи девочкам, что я желаю им всего наилучшего.

— Хорошо, но все-таки попрощайся сама.

— Девочки! Сегодня мне будут читать приговор. Я прощаюсь с вами.

А у самой чуть ли не слезы.

Денёв поцеловала меня и уткнулась в подушку.

Рая-мальчик все повторяла:

— Как же так, Валюшка, ты больше не придешь к нам? Как же так?

Колючеглазая Валя старалась быть спокойной.

— Ну, с Богом! Не переживай особо. Ну их…

И я ушла.

Не понимаю, почему слезы наворачиваются. Странно как! И там, наверху, в камере «тяжеловесов», тоже наворачивались, когда прощалась со всеми. Странно…