Онлайн книга «1000 ночных вылетов»
|
Уже несколько дней полк стоит под Котлубанью, в непосредственной близости от линии фронта, от Сталинграда. С аэродрома видны дымные шапки пожарищ, слышна орудийная пальба. Разрывы снарядов и бомб сотрясают стены единственного дома, где расположился полк. После посадки неподалеку от штаба армии Тарабашин оставил летчика, лейтенанта Руденко, у самолета, а сам направился в штаб. Чтобы легче было идти, Дима снял с себя комбинезон и остался в новом, недавно выданном мундире. Как известно, парадный мундир очень отличается от привычной гимнастерки, а тут еще рыжеватые Димины волосы… Подозрительно! Так и решили двое солдат, которые шли навстречу Тарабашину. — Стой! Кто такой? Куда идешь? — Летчик. Лейтенант. Иду в штаб. — Летчик? — искренне удивились солдаты. — В штаб, значит, идешь? — В штаб, — подтвердил Дима. — А где ж твой штаб? — Да во-он. За углом. — А ну, шагай! — И солдаты взяли на изготовку автоматы. Десяток раз ходил Тарабашин по этой дороге. Но сегодня вместо здания штаба зияла огромная воронка… — Ну, где твой штаб? — Был здесь… — Сволочь! Еще по-русски лопочет! А ну, гад, становись к стенке! — Товарищи… — Гитлер тебе товарищ! — Товарищи! У меня же пакет в штаб! Вот он! — А ну давай, что там за пакет? — Не могу. Он секретный. — Черт с тобой и с твоим пакетом! Сами возьмем! — Погоди! — остановил ретивого товарища другой солдат. — А может, действительно свой? — Да ты на рожу его взгляни! Фриц! Точно — фриц! — В общем-то, похож. Вот что, говори по-честному — кто ты и куда идешь? Валандаться с тобой некогда… Так и оборвалась бы Димкина биография у развалин дома в Сталинграде, если бы не явилось чудо в облике штабного майора, который спешил куда-то по своим делам. — Товарищ майор! — бросился к нему Дима. — Стой! Солдаты проверили документы майора и, не очень поверив в их подлинность, проводили обоих к новому месту расположения штаба. Их привезли вчера вечером. Крытая брезентом полуторка остановилась у штаба и простояла там до утра. Утром начальник штаба привел их на аэродром. Кажется, их было трое. Но я видел только одну. Только ее — Таню! А может быть, и не Таню. Я еще не знаю, как ее зовут, но мне почему-то хочется, чтобы ее звали Таней… Узкие, покатые плечи, слегка удлиненная грациозная шея, легкие завитки волос на затылке, чуть приоткрытые, влажные лепестки губ и мохнатые, как лапки шмеля, ресницы… Таня. Я вижу только ее. Она стоит у самолета и с опаской поглядывает на крыло. — Сюда? — Да-да. Пожалуйста! Узкая юбка мешает ей подняться на крыло. Девушка без смущения поднимает юбку, освобождая колени. Я подаю ей руку и провожу по губам пересохшим языком. Черт возьми, какие у нее стройные ноги! Какая маленькая ступня, какие… Изящный каблучок туфель протыкает непрочное перкалевое покрытие крыла. — Ой!.. — Ничего, ничего. Пустяки. Теперь вам надо забраться в кабину. Это так просто. Только как же вам в юбке? Не девичье это дело — самолет. — Я — лейтенант, товарищ летчик! Показывайте — как! — Раз лейтенант — дело другое. Делается так. — Я влезаю на крыло и одним прыжком забираюсь в кабину. — Понятно? Так же и выходят на крыло. — Я показываю, за что надо держаться руками, куда ставить ноги. — Только прошу учесть, лейтенант, воздушная струя будет срывать с крыла… А в общем, тренируйтесь! Я спрыгиваю на землю и решительно отворачиваюсь от самолета. — Стойте! Младший лейтенант, вы должны посмотреть. Так? Ну и дуреха! Неужели ей непонятно, что я не могу разглядывать ее обнаженные ноги под задранной юбкой, я… Это просто неприлично!.. — Младший лейтенант, помогите… Ее нога застряла где-то между сиденьем штурмана и запуталась в привязных ремнях. С другой стороны фюзеляжа влезаю до половины в кабину. Мое лицо рядом с ее ногой. Под белой кожей где-то у щиколотки пульсирует голубая жилка. Черт возьми! Я еле сдерживаю желание поцеловать эту пульсирующую жилку. Трепещущие от волнения пальцы никак не могут справиться с запутанными ремнями… — Повторим? — Повторим! Она уже уверенно влезает и вылезает из кабины, легко прыгает с крыла. Я учу ее надевать парашют, освобождаться от него, показываю, как собирать купол. Вместе мы собираем, укладываем и проверяем парашют — ей прыгать… — Готовы? — спрашивает подошедший начальник штаба. — Так точно, товарищ майор! — До вечера свободны. — Есть! По колючей стерне пшеницы бреду в деревеньку, а в голове мелькают перепутанные образы — глазницы мертвой женщины, что лежала в сугробе возле нашей столовой, и серые глаза этой… лейтенанта. И пульсирующая голубая жилка под светлой кожей… Сгущаются сумерки. Три самолета замерли на предварительном старте. Полк уже ушел на бомбежку, а мы ждем. Ждем условленного срока. И задание у нас другое: мы выбросим этих девчонок в десяти километрах западнее Калача. Это немецкий тыл… Эх, девчонки!.. На груди у меня под комбинезоном спрятаны новые хромовые сапоги. Комбинезон от них топорщится. Сапоги мне явно мешают. Ну, конечно, мешают! И я решительно направляюсь к стоящим в сторонке девчатам: — Вот, лейтенант, надевай. А то в туфельках… Сама понимаешь… — А вы?.. — Ты одевай. Портянки там внутри. Подмотай. — Но… — Потуже подмотай. Чтобы не свалились. Давай помогу. — Спасибо. Я смотрю на эту щупленькую девчонку, на то, как она неумело наматывает портянки, и вновь думаю о том, какая же это жестокая штука война, если она вынуждает такую прекрасную, нежную и беззащитную девчонку лететь черт знает куда, возможно, навстречу смерти. Смерти? Почему смерти? Она создана для жизни, для счастья! Я готов поднять ее на руки, прижать к груди и нести через все опасности, через всю жизнь!.. — Пора, лейтенант… Она молча поднимается на крыло. Ровно гудит мотор. Внизу чернота враждебной степи. — Как тебя зовут, лейтенант? — Таня. Сердце готово выпрыгнуть из груди: Таня! — Скажи, Таня, я увижу тебя? Где? Когда? — После войны. Если… — Не говори этого слова! Я должен увидеть тебя! Должен! Таня стоит на крыле. Ее тонкие пальцы твердо обхватили борт моей кабины, а я не могу даже прижаться к ним губами. — Пошел!.. |