Онлайн книга «Змей из райского сада»
Сзади рухнуло что-то тяжелое. Обернувшись, я увидела Марата, «бегущего» ко мне на коленях. — Девушка! Постойте! Не уходите! Он же меня убьет! — кричал Марат, стуча лбом об пол. — Виноват! Исправлюсь! Был не трезв! Вспылил! Дверь приоткрылась, и в проеме показалось суровое лицо Портного. Он кивком головы велел Севе выйти в коридор. Когда за ними закрылась дверь, так и оставшийся на коленях Марат сконфуженно пробормотал: — И перед ребятами как-то неудобно получилось… — Ладно, Марат, встаньте, — мрачно сказала я, отходя от него. — И много вы здесь тайских девушек видели? Он их сюда часто водит? Да? А вы оцениваете? — Этого не было никогда! — вскричал Марат и снова засеменил за мной на коленях. — Именно поэтому я и удивился! Обрадовался даже, можно сказать, за друга! Честное благородное слово! — Да уж благородное… — произнесла я. — Если вопросов больше нет, то я пошел, — проговорил Марат, сгибаясь в японском поклоне и пятясь к двери. Дверь приоткрылась, и я услышала, как Сева, с трудом сдерживаясь, сказал тому, кто стоял в коридоре: — Только не надо думать, что я трахаю все, что движется. Моя личная жизнь вообще никого не касается! Он вошел в номер и громко захлопнул дверь. — Извини, — сказал он мне, пытаясь остыть. — Просто какой-то итальянский квартал, — сказала я. — Наверное, я пойду… — Сядь, — поморщился он, как учитель от неправильного ответа. И тут в дверь снова постучались. — Хуй из зис? — резко спросил он, вложив свои невысказанные эмоции в кстати подвернувшуюся английскую фразу. Я вздрогнула и покраснела. Привезли ужин. Мы съели его в обстановке, приближенной к непринужденной. Потом я позвонила маме и заверила ее, что все у меня хорошо. Пока я говорила, Сева, наверное чтобы не смущать меня, удалился в душ. Я оптимистично пообещала маме, что скоро вернусь в Питер. Я умудрилась не сказать ей ничего конкретного. Ни про развод, ни про безденежье. Она и так была растеряна. Куда же мне еще ее расстраивать. Надо подбодрить. Я весело попрощалась с ней. Но как только я положила трубку, мне стало жалко ее до слез. Сева вышел из душа в синем махровом халате. Его темные волосы были мокрыми. Не особо на меня глядя, он неторопливо, с совершенно естественным видом сел на противоположный край кровати, вытянул из-под нее чемодан и наклонился над ним. Мне перестало хватать воздуха. — Ну все, спасибо, я позвонила, с мамой поговорила, — сказала я бодрой скороговоркой, вытянувшись во весь рост, как салютующая пионерка. — Я пошла. — Да ну, куда ты сейчас пойдешь, в двенадцать-то ночи, — мирно проворчал он, продолжая возиться с чемоданом, так и не повернувшись. — Оставайся. Кровать в твоем распоряжении. Я посплю на диване… * * * На следующий день Сева встретил меня с работы, и мы пошли бродить по городу. Нам было весело. Мы отправились в туристский район Сан-Франциско, который называется Фишермэнворф. Заходили во все магазины подряд. В кондитерском все было сделано из шоколада: шоколадные ботинки, рояли, носы, стрекозы. Повсюду были развешаны, расставлены, размещены сувениры с эмблемой Сан-Франциско. Я подумала, что надо бы купить что-то родителям, так, на память. Потом я надолго застряла перед витриной ювелирной лавки. Мне очень понравились серьги с изумрудами. Уши у меня не проколоты, так что интерес был чисто художественный. — Смотри, какие красивые, — сказала я Севе, — жаль, что у меня уши не проколоты. Он с любопытством прикоснулся к мочке моего уха. — Надо же, а почему? — У меня подружке Машке в детстве прокалывали, так она ревела. Мне тоже собирались. Но я на нее посмотрела и отказалась. — Так ей, наверно, иглой, — пожал он плечами. — А надо серьгой. — Зверство какое-то… Она же тупая! — ужаснулась я. — Вот именно. Поэтому и не больно. У меня бабка так полдеревни осчастливила. К ней все ходили. А летом, так вообще отбоя не было. Городские все приходили. Мы пошли дальше. — А чем бы ты занимался, если бы не прыгал с трамплина? — спросила я его. — Не знаю… Мне многое хочется успеть. Это если по-настоящему. А так, я — утопист. Я это прекрасно понимаю. Но до сих пор мне больше всего хочется быть королем. Где-нибудь на Севере. В Норвегии, например. Где озера, скалы, океан… Или где-нибудь в Сибири. Ну, в общем, утопия. Можешь не смотреть на меня как на сумасшедшего. Я в курсе… Я никому не говорил. Ты, Кузнечик, первая. — И зачем тебе королевство? — Чтобы жить по своим законам. Мне нужно пространство, где законы будут не такими, как в остальном мире. А моими. — Да уж, утопист… А какие у тебя будут законы? — Суровые… Боюсь, тебе, Кузнечик, у меня не понравится. — Что, головы всем поотрубаешь? — Да нет, что ты! Нет. Суровые, но справедливые. Ну, например, за вранье — розги. У меня все вполне гуманно. Но кому-то, конечно, может не понравиться. — Ничего себе утопист! Да ты садист какой-то. Гуманно… — За одного битого двух небитых дают. Народная мудрость, между прочим. И потом, Кузнечик! Очень не люблю, когда врут… Хотя… Я же говорю — утопия. Люди — инертны. Они ищут точку покоя. Сначала жизнь задает им импульс. Школа. Надо. Через не могу. Спорт. Институт. А потом постоянный поиск теплого местечка, желание завалиться на диван. Домик в деревне. Потерянный рай. Созерцание реки времени. — А надо как? Разве дзен — это плохо? Если бы все доходили до дзена — было бы просто прекрасно! Мы свернули на улицу, ведущую к отелю «Калифорния». — Мне почему-то кажется, что мир создан для того, чтобы его прочувствовать, познать. И изменить то, что тебе по силам, к лучшему. Дзен будет после смерти. Или в глубокой старости. — Ну как его изменить! А главное, куда его менять? Ну что я, например, могу сделать, или ты? Чтобы Россия догнала и перегнала Америку? Все это уже было. — Ой, Кузнечик! Мне такие слова не очень. Столько в них умудренности опытом. И, кстати говоря, чужим. А на самом деле — это прикрытие для лени. Тебе лень. Вот и все. — Мне лень, да. Как представлю, что надо сделать, так сразу понимаю, что это невозможно. Только жизнь на это угроблю. — Ты просто цель назвала неудобоваримую какую-то. Все равно, что жизнь положить на то, чтобы Аня стала такой же, как Маня. — Ну а к чему надо стремиться? — Если бы я знал, как надо… По-моему, нельзя бросать учиться. С курса на курс надо переходить всю жизнь. И сессию сдавать. Себе хотя бы. За год. Если изменить ты можешь только себя, стало быть, с себя и начинать. Что? Скажешь, работать не над чем? |