Онлайн книга «В тяжкую пору»
Вызываю командира разведки: — Где Иква? — Так ведет проводник… К черту проводника, ориентируемся по компасу, по звездам. Проверяем снова и снова. Выходит, поляк ведет нас вдоль реки, на северо-восток. Недоразумение или предательство? Роты поворачивают направо. Скоро рассвет. Появится авиация, транспортеры. Никуда не денешься, верная гибель. Накрапывает дождь. Квакают лягушки. Чавкает грязь под сапогами. Вынуть ногу, поднять ее — величайший труд. Но вот, наконец, Иква, рядом с которой бродим уже полтора часа. Пловцы переплыли реку, натянули канаты. Теперь — быстрее форсировать ее. Но для этого нужны силы. А их-то как раз у нас нет. Кто-то кричит высоким, срывающимся голосом: — Добейте, братцы, застрелите, не пойду дальше!.. Достаю из кармана кусок пакли, чтобы вытереть лицо. Нащупываю в пакле что-то твердое. Разворачиваю два кусочка сахара. Первое, инстинктивное движение — отправить в рот. Но глотаю слюну, сжимаю зубы. — Доктор Калинин, передайте самым слабым раненым. Калинин в первый момент не понимает, что я сую ему в руку. Потом разглядел: — А… кстати… Большое спасибо. Словно ему сделали подарок. Едва выходим на правый берег, откуда-то с севера доносятся глухие взрывы. Прислушиваемся. Да, это в Дубно разведчики взрывают самолеты и цистерны с бензином. Бойцы ободрились. Держатся увереннее, тверже. Тем более, что начинается лес. В предрассветном полумраке он кажется могучим, безбрежным. На самом деле — жиденький, легко просматриваемый. Настоящие леса за дорогой Дубно Кременец. Но через нее сейчас не перевалить. Светлеет с каждой минутой. Куда же спрятать людей? Куда девать раненых? Кто-то командует: — В клуни! Место, конечно, не самое надежное. Рядом, совсем рядом, по дороге идут транспортеры, преследуя нашу диверсионную группу. Бьют по лесу, по окрестным хуторам. Над клунями свистят пули, завывают мины. По окраине рощи, у самого шоссе, в кустах — секреты из коммунистов-добровольцев. Если какой-нибудь гитлеровец пойдет к клуням, убивать без выстрела — штыком, ножом, душить руками. В клуне полно старой соломы. Мы затаились в ней. Вдруг короткий вскрик. Высокий боец в плащ-палатке схватился рукой за плечо: ранила шальная пуля. Но его голос утонул в лихорадочной пальбе немцев. Боец с серым лицом, с мелкими капельками пота, сразу выступившими на лбу, прижался к стене. Закусил зубами рукав гимнастерки. Только бы не стонать, не выдать себя и товарищей. Транспортеры дали еще несколько длинных очередей и удалились. Наступила тишина. Не теряя времени, капитан Кривошеев с двумя десятками красноармейцев направился на восток разведать лес до деревни Буша. Сквозь щели отлично видна дорога на Кременец. Не прошло и получаса, как она снова ожила. И надо же, именно здесь, у рощицы, остановилась колонна машин. Кухни свернули на обочину, поближе к клуням. До нас доносится дразнящий запах кофе и жареного мяса. Мы сидим в западне: позади — река и болото; впереди — вставшая на привал колонна. Сжимаем длинные деревянные рукоятки немецких гранат… В нашей клуне пятнадцать раненых. Некоторые уснули и стонут во сне. Будим их, обкладываем соломой. Боец с раздробленным плечом потерял сознание. Становится все жарче. Пробивающиеся сквозь щели солнечные лучи рассекают клуню. Эти лучи сотканы из миллионов мельчайших, медленно плывущих в пространстве пылинок. Но сколько же можно наблюдать за слепящими лучами! Опять прижимаюсь к щели и вижу: прямо к нашей стоящей чуть на отшибе клуне неторопливой старческой походкой идет человек. С каждой минутой он виден все лучше. Серый пиджак, черные брюки, заправленные в разношенные сапоги. Я толкаю задремавшего Оксена. Он вскакивает и машинально хватается за пистолет. — Смотри. Теперь старика видят все находящиеся в клуне. Шепотом приказываю: — Не стрелять, брать живым. С протяжным скрипом открывается широкая дверь. Старик жмурится, моргает и, ничего не подозревая, идет по узкому проходу между грудами прошлогодней соломы. Прямо в лицо ему упираются два пистолета. — Руки вверх! Молчать! Опешивший старик нерешительно поднимает дрожащие руки. В одной веревка. Так он стоит, растерянный, перепуганный, ничегошеньки не понимающий. Оксен выворачивает карманы пиджака, брюк. Мятый платок, кисет, трубка, монеты, пуговица. — Садись к нам, дедушка, будем разговаривать. Дед не может прийти в себя. Струйки пота стекают с морщинистого темного лица на реденькую седую бороду. — Кто таков, откуда? — Как скажу, так и убивать станете? — Нет, дед, мы с мирными людьми не воюем, против своих не идем. Старик прикрыл один глаз, другим посмотрел на меня. — Откуда же это вам известно, что я — свой? Непрост дед. Освоился, глядит вокруг по-хозяйски. — Кто у вас тут главный? Нехай жолнежам велит, чтоб не курили. До греха недалеко. Мне ущерб, да и вам беда. Заприметил в углу проводника с завязанными полотенцем глазами. — То не ваш, не русский? Старик уже сам допрашивал. Я усмехнулся. — Ваш. Из Турковиче Ческе. — Угу. Мне потом тоже так… Показал руками, как ему завяжут глаза. — Будэ, дид, попусту розмовляты, — вмешался Сытник. Старик повернулся к нему: — Украинец? — Украинец. И вин тоже. Сытник ткнул пальцем на меня. Этот повышенный интерес к национальности настораживал. Я помнил о бандеровской болезни, которой болели многие в здешних селах. — А ты, дед, только с украинцами дела имеешь? — Зачем только. Украинец всякий бывает. Я вон грызь от одного украинца нажил… — Ну так будешь отвечать? Дед показал пальцем на лежащего в углу с повязкой на глазах проводника, потом похлопал себя но ушам. Проводника подняли. Он решил, что ведут кончать, забормотал, заныл. Оксен успокоил его. Когда поляк был в другом конце клуни, старик шепотом сказал: — Я из Новы Носовицы. Звать Василём. С вас того хватит. Три сына ушли с Советами. Мне оставили трех снох и дюжину внучат. Так-то. Пятьдесят лет батрачил. С того и грызь. А Советы землю дали. Теперь, небось, Гитлер заберет?.. — А ты, дид, не брешешь? — перебил Сытник. — Може, и брешу. Тебе грызь показать? Нет, старик не походил на подосланного. Да и зачем было подсылать? Если бы гитлеровцы знали, что мы в клунях, обошлись бы без старика. Но где гарантия, что он не выдаст нас, если его выпустим? А с другой стороны, коль это честный трудовой человек, не может ли он нам помочь? |