Книга Зеркальный вор, страница 48 – Мартин Сэй

— Гласс, — говорит Стэнли. — Меня зовут Стэнли Гласс. Сэр.

Правая рука Уэллса появляется из-за спины. Он вытирает ладонь о полу пиджака и опускает ее на бедро.

— Я видел тебя сегодня, — говорит он. — В кафе. Почему ты не обратился ко мне там?

— Я не был уверен. То есть у меня возникла мысль, что это вы, но уже с опозданием. Э-э… может, вам стоит слегка отпустить поводок, мистер Уэллс?

К этому моменту уже почти весь поводок намотан на пальцы Уэллса, и собака, частично оторванная от земли, извивается у его ног, меся воздух передними лапами. Ее ворчание сменяется слабым хрипом.

— Ох, да, — спохватывается Уэллс.

Стэнли смотрит на океан, потом на песок и переминается с ноги на ногу. Он снова начинает нервничать. У него накопилась масса вопросов, но все они смешались в голове, образовали подобие лабиринта, ни один из путей которого не ведет к нормальной человеческой речи. Он и не предполагал, что это окажется так сложно.

— Я прочел вашу книгу, — говорит он.

— Понятно.

— И я хочу кое-что уточнить.

— Да, я слушаю.

— Но я не знаю, как правильно задать вопросы.

За спиной Уэллса негромко плещут волны. Далее по берегу, в районе гавани, завывает туманный гудок. Возможно, этот вой и не прекращался всю ночь, просто Стэнли раньше не обращал на него внимания.

— Ты не против, если мы вернемся на набережную? — говорит Уэллс. — Ночью по этому пляжу бродят наркоманы и всякая шпана, так что лучше не оставаться надолго в темноте.

— Хорошо, согласен.

Уэллс выходит на тропу, по диагонали удаляющуюся от воды; собака трусит за ним. Стэнли идет следом, а затем продвигается вперед, чтобы поравняться с Уэллсом.

— Сожалею, что наше знакомство началось не лучшим образом, — говорит Уэллс. — Недавние события вынудили меня позаботиться о своей безопасности, и, возможно, я слегка перестраховался. Впрочем, на то есть основания. Как бы то ни было, надеюсь, ты меня извинишь. Обычно во время прогулок я не забираюсь к северу от Виндворд-авеню, но сегодня, с дозволения Помпея, мы можем предпринять небольшую экскурсию по городу. Ты не против, старина?

Стэнли открывает рот для ответа, но в следующий миг понимает, что вопрос был адресован не ему, а псу. Последний никак не реагирует, плетясь позади и тихонько пофыркивая при каждом шаге.

С приближением к уличным фонарям все четче вырисовываются черты лица Уэллса: широкого, загорелого, с маленьким носом, морщинистым лбом и резкими складками вокруг рта. Большие голубые глаза. Седые пряди в волосах и бороде. В целом вполне заурядная внешность. По прикидке Стэнли, ему около пятидесяти.

Они выходят на набережную у северной оконечности длинной колоннады. Уэллс останавливается, прочищает трубку над урной и достает из кармана жестянку с табаком. Пес мочится на урну, задирая лапу почти вертикально и балансируя, как заправский эквилибрист. У него лоснящаяся бело-рыжая шерсть, глаза навыкате и короткая, на редкость уродливая морда. При взгляде вверх из-под мохнатых ушей он напоминает Уинстона Черчилля в парике а-ля Морин О’Хара.

— По твоим словам, ты меня разыскивал, — говорит Уэллс. — Не припоминаю, чтобы видел тебя в кафе до этого вечера. Ты живешь где-то неподалеку?

— Мы с приятелем ночуем в заброшенном доме на Хорайзон-Корт. Приехали сюда три недели назад. А до того работали на плантациях в Риверсайде.

— Но сами вы родом не из Риверсайда, я полагаю.

— Нет, сэр. Мой приятель — мексиканец-нелегал, а я приехал из Бруклина.

— Из Бруклина? Далеко ты забрался от дома. А сколько тебе лет, могу я спросить?

— Шестнадцать.

— Родители знают, где ты находишься?

— Отца убили в Корее, а мама умом тронулась, так что меня дома никто не ждет.

— Очень жаль это слышать. В каких частях служил твой отец?

— В Седьмой пехотной дивизии. Воевал с япошками на Окинаве, потом с филиппинцами. Пошел на сверхсрочную и погиб осенью пятьдесят первого.

— Уверен, он был храбрым солдатом и любил свою страну.

— Да, он был храбрым. И ему нравилось служить в армии. А насчет любви к стране он особо не распространялся.

Уэллс улыбается, сжимает зубами черенок трубки, чиркает спичкой, дает ей разгореться и прикуривает, кругами водя огонь над вересковой чашечкой. Когда табак разгорается, он выбивает трубку и начинает наполнять ее снова.

— Я тоже служил в армии, — говорит он. — Был в Анцио летом сорок четвертого. Но я занимался канцелярской работой — я ведь бухгалтер по профессии — и обычно находился далеко от передовой. Был очень рад, когда война закончилась. Мне она совсем не по нутру.

Он поднимает взгляд от трубки и щурится.

— А ведь я встречал тебя однажды еще до кафе. Ты жонглировал картами на набережной.

— Было такое дело.

— Я выиграл у тебя доллар.

Стэнли стыдливо опускает глаза.

— Вы очень умно сделали, прекратив на этом игру, — говорит он. — Я никому не уступаю больше одного доллара.

— Э, да ты настоящий игрок! — говорит Уэллс. — Ты живешь за счет мастерства и удачи. Черт побери, как я тебе завидую! Это было одной из моих романтических фантазий с юных лет. Я мечтал быть игроком на больших речных пароходах. В белом льняном костюме и с дерринджером в кармане.

— Вы неверно обо мне судите, мистер Уэллс. Та игра на набережной была чистой воды надувательством. Мне, конечно, случалось перекинуться в картишки по-обычному, но я уж никак не профессиональный игрок.

— Ты он самый и есть, — настаивает Уэллс. — Без сомнения. Ты можешь в любой момент контролировать карты, но ты никогда не знаешь наверняка, что думает и как поступит другой игрок — твой оппонент, которого ты хочешь надуть. То есть даже при заведомой форе ты все равно полагаешься на удачу. А это и есть главное свойство азартных игр, не так ли?

Стэнли задумчиво морщит лоб.

— Пожалуй, — соглашается он.

Уэллс снова раскуривает трубку, неторопливыми взмахами кисти гасит спичку, бросает ее в урну и задумчиво смотрит в пространство, делая несколько затяжек подряд. Потом вынимает трубку изо рта и указывает черенком в направлении зала игровых автоматов на ближайшем углу.

— Это может тебя заинтересовать, — говорит он. — Все эти здания вдоль набережной были построены в тысяча девятьсот пятом. Тогда только начали прокладывать бульвар Эббот-Кинни. С той поры их не перестраивали и не ремонтировали — запустили до безобразия, как говорят в таких случаях, — но и сейчас еще можно получить представление об их прежнем облике. Например, в архитектуре аркад заметна смесь византийских и готических мотивов. Если не ошибаюсь, выполнено в стиле Бартоломео Бона. Ты не против сейчас прогуляться до Виндворда?