Онлайн книга «Ахматова и Цветаева»
|
16-го июня 1918 г. Антокольский о теософских, беатриченских, ясновидящих – непременно девических! – шеях: «Такое впечатление, что они ее из лейки поливают». * * * А<нтоколь>ский о Н<икодиме>: «Он – гётеянец. Т. е. – нет – я неверно сказал, я хочу сказать, что к нему по ночам является пудель или Mater Dolorosa» [133]. * * * – В Польше есть почетная должность сторожа могилы Костюшко. * * * 4-го июля 1918 г. Аля: – «М<арина>! Что такое – бездна?» Я: – «Без дна». Аля: – «Значит, небо – единственная бездна, потому что только оно одно и есть без дна». * * * – «Марина! Неужели ты все эти стихи написала? Мне даже не верится – так прекрасно!» * * * 6-го июля 1918 г. «– Марина! Мы с тобою в разряженных именах: Ариадна – Марина». * * * Н<икодим> (о подвиге): – Самоуничижение – такой же инстинкт, как самосохранение. * * * Разница между мной (ребенком) и Алей: – У Али восторг к своему (своей породе в мире) перевешивает сильное отвращение к чужому. У меня – наоборот. (Было и есть). * * * Аля (пропустив, по свойственной ей медлительности, шарманщика): – Марина! Я не особенно жалею, когда пропускаю какую-нибудь радость, а когда горе – жалею. Я только одного горя бы не жалела: видеть черта. * * * Аля: – «Марина! – С какой стороны – страна старины?» (В Кремле). «Марина! Как старый лев лучше, чем старая женщина!» * * * Глядя в небо: – «Марина! Как голубизна загребает белизну!» * * * – «Марина! Голова у меня тяжелая, как у памятника, только не на вес». 17-го июля 1918 г. Хаос, взятый на учет. * * * Беззащитность рукописи (я). * * * 30-го июля 1918 г. Аля: – «Марина! Если бы твое кресло не было мягкое, оно было бы настоящее жесткое кресло». * * * Александр Македонский, разрубая Гордиев узел, просто груб. * * * Лунная ночь в городе всегда готична. * * * Саламандра не огненна, она – огнеупорна. Какой безумный холод, чтобы жить в огне! * * * 31-го июля 1918 г. – «Мама! Я не могу спать! У меня такие острые думы! – Марина! Мне кажется – нет людей духа. Не духа, когда дышишь, а того, другого. Ты меня понимаешь?» * * * 1-го августа 1918 г. – «Где дыра, а сквозь дыру – синее небо, там – Италия». (Н<икодим>) * * * Аля: – «Марина! Когда ты пишешь – ты только водишь рукой, а пишет – душа». * * * Аля, о видении ангела: лицо неяркое, как луна, а глаза нарисованные, а внутри – точно простокваша. * * * «У меня горе тяжелое, как железо, как бомба». * * * – Воспоминание: этим летом я как-то после купанья сидела на песке. Подошла огромная белая лохматая собака и села рядом. И вот, Надя: «Чтой-то, барыня, странно на вас глядеть: на одного-то слишком много надето, а у другого – чего-то не хватает». (Много шерсти у пса, отсутствие одежды – у меня). * * * Два источника гениальности женщины: 1) её любовь к кому-нибудь (взаимная или нет – все равно), 2) чужая нелюбовь. * * * Бездарна женщина: когда не любит (никого), когда ее любит тот, кого она не любит. * * * Когда нет мужчин, я о них никогда не думаю, как будто их никогда и не было. * * * 21-го августа 1918 г. Еда иногда пахнет совсем не едой: приключением, грустью (запах кухни большого отеля). * * * Аля: – «Марина! Я хотела бы написать книгу про все. Только я бы не хотела ее продавать, я бы хотела, чтобы она у нас осталась, чтобы ее могли читать только родные: душевно-родные и другие»… * * * Марина! А у тебя иногда дикие глаза: в них степи, ночь… * * * На днях разбился верхний свет в столовой. Стекла вдребезги, кирпичи, штукатурка, звон. Мы с Алей еле спаслись. Аля, в слезах: – «Марина! я жалею книги!» – «Какие книги?» – «Ведь дом рушится!» * * * – «Да! И если ты через 10 минут не будешь готова, я тебя не возьму ни гулять, ни в Кремль, и не дам тебе чаю!» – «А я тогда буду жить как святые! И буду писать 8 страниц в день!» (В реплике – ни самолюбия, ни самомнения, ни смирения – сразу сжилась). * * * Я – le contre – coup du fait [134]. * * * Мужчины и женщины мне – не равно близки, равно – чужды. Я так же могу сказать: «вы, женщины», как: «вы, мужчины». Говоря: «мы – женщины», всегда немножко преувеличиваю, веселюсь, играю. * * * Июльское солнце я чувствую черным. * * * Аля, 27-го августа 1918 г., в кухне, за ужином – ко мне и Наде: «Вы тут все про дворников говорите, а я думаю про свою серебряную страну». * * * Из письма: Нас делят, дружочек, не вещи высокого порядка, а быт. Согласитесь, что не может быть одинаковое видение от жизни у человека, к<отор>ый весь день кружится среди кошелок, кухонных полотенец, простонародных лиц, вскипевшего или не вскипевшего молока и человека, в полном чистосердечии никогда не видавшего сырой моркови. Женщине, если она человек, мужчина нужен, как роскошь, – очень, очень иногда. Книги, дом, забота о детях, радости от детей, одинокие прогулки, часы горечи, часы восторга, – что тут делать мужчине? У женщины, вне мужчины, целых два моря: быт и собственная душа. * * * Я абсолютно déclassée [135]. По внешнему виду – кто́ я? 6 ч. утра. Зеленое, в три пелерины, пальто, стянутое широченным нелакированным поясом (городских училищ). Темно-зеленая, самодельная, вроде клобука, шапочка, короткие волосы. |