Онлайн книга «Суворов и Кутузов»
|
Суворов возмущался, негодовал: – Гофкригсрат – черту брат! Он послал гонца к Меласу, обо всем донес в Петербург императору, написал Ростопчину: «Нет лошаков, нет лошадей, но есть Тугут, и горы, и пропасти». И тотчас же стал искать какой-нибудь выход из положения. Решил спешить часть казаков, а их лошадей использовать для перевозки вьюков: все равно казакам в Швейцарии в конном строю работы мало. Думал взять две тысячи пятьсот коней, а для вьюков раздобыть где-либо пять тысяч мешков. Разослал казаков искать по окрестностям мешки. Наутро пришла первая партия мулов в шестьсот пятьдесят штук, навьюченных овсом. К удивлению всех, австрийцы подрядили погонщиков только до Белинцоны, которая лежит всего в восемнадцати верстах от Таверно. Пришлось уговаривать погонщиков, чтобы они согласились следовать дальше. В этих переговорах сильно помог Антонио Гамма. Старик Антонио полюбил своего неожиданного, такого высокого и такого простого гостя. Он поместил «графа Сульверо» и его сына в самой лучшей комнате первого этажа, а графского секретаря, толстого Фукса, – наверху. Антонио стеснил свою многочисленную семью – детей и внуков, – лишь бы только получше принять Сульверо. От неприятностей Суворов почти не спал. Антонио, которому было семьдесят лет, тоже не спалось. Александр Васильевич, услыхав, что хозяин, помещавшийся в соседней комнате, не спит, позвал его к себе. Старики проговорили до самого утра. – С нами словечко лишнее боится молвить, а с ним пролопотал цельную ноченьку, – ревновал Прошка. – Тоже советчика нашел. Старичишка лядащий, соплей убьешь! Александр Васильевич расспрашивал Антонио о горах, о дорогах. Антонио хорошо знал Тессин, Граубинден, бывал у истоков Верхнего Рейна, но кантона Ури не знал. Он советовал Сульверо идти на Сплуген: путь на Сен-Готард весьма тяжел. И какие дороги там дальше, за Сен-Готардом к Альторфу на Швиц, – сказать не мог. – Там озера, а я не рыболов, а охотник. – Ничего, найдем проводников. Выйдем! – не терял уверенности Суворов. Ведь австрийцы столько времени воюют здесь; они же должны знать Швейцарию. Их офицеры генерального штаба – подполковник Вейротер и другие, которых прикомандировал к Суворову Мелас в качестве знатоков местности, не сомневаются в пути на Швиц. И, кроме того, Суворов, как всегда, выбрал не самый легкий, а самый быстрый и неожиданный путь. Он крепко надеялся на себя и на своих чудо-богатырей. Почти не спавший ночь, измученный дорогой и волнениями, Суворов в это утро осунулся и почернел. Позавтракав, он поехал посмотреть, как расположились в Таверно его витязи. Полки стояли под открытым небом. В домах не хватало места. Были заняты все постройки – сараи, хлевы. Люди посменно приходили в дом обогреться, обсушиться, поспать. Дождь немного стих, а ветер точно подрядился: дул с гор, резкий, пронизывающий, круглые сутки. Суворов ехал в одном мундирчике и «родительском» плаще, – зимнего у него, как и у всей армии, ничего не было. Солдаты сразу приметили, как изменился их Дивный: – Что с ним, с отцом нашим, сталось? – Уж здоров ли? – Спаси его, Господи, и помилуй нас! – Куда мы без него годны? – А может, впереди враг сильный, и батюшка Александр Васильевич думает, что мы не справимся? – Э, впервой нам, что ли! – Да подавай хоть сотню тысяч синекафтанников – всех успокоим! – Укладем рядышком! Но на следующий день, глядь, Суворов снова повеселел. Повеселел и весь русский лагерь. Все тотчас же узнали: из Петербурга прибыл царский гонец, привез большие награды за Итальянский поход. Павел I прислал рескрипт по случаю взятия Мантуи и за победу при Нови. За взятие Мантуи Суворову был пожалован титул «князя Италийского». Генералу Краю, осаждавшему Мантую, Павел I не дал ничего – так досадили ему австрийцы: «Хотя Вы генерал-фельдцейхмейстера Края и рекомендуете, но я ему ничего не дам: потому что Римский император трудно признает услуги и воздает за спасение своих земель учителю и предводителю его войск». Павел I был прав: император Франц не награждал фельдмаршала Суворова, – отделывался комплиментами в рескриптах. За Нови Павел I наградил Суворова еще больше, – он отдал приказ: «В благодарность подвигов князя Италийского графа Суворова-Рымникского гвардии и всем Российским войскам, даже и в присутствии государя, отдавать ему все воинские почести, подобно отдаваемым особе его императорского величества». Царь писал Суворову: «Не знаю, что приятнее: Вам ли побеждать или мне награждать за победы». Ростопчин со своей стороны подбадривал Александра Васильевича: «Презрите действия злобы и зависти. Вы им делами Вашими с младых лет подвержены». В этот же день вернулся гонец, посланный к Меласу. Папа Мелас винился, проливал крокодиловы слезы. Он оправдывался, сваливал вину на интендантского чиновника, обещал взыскать с него за несвоевременную присылку мулов. А к вечеру прибыла еще одна партия мулов. Суворов мог теперь спешить наполовину меньше казаков. Работа кипела: готовили вьюки, провиант на неделю, патроны. Но как ни торопились, а раньше 10 сентября из Таверно выйти не смогли. Пять драгоценных дней пропало ни за что. Большинство солдат и офицеров впервые видали горы, никогда не воевали среди них. Поэтому Александр Васильевич написал правила ведения горной войны, а накануне выхода из Таверно еще раз объехал войска и говорил с ними: – Горы велики, есть пропасти, есть водотоки, а мы их перейдем, перелетим! Мы – русские! Бог нас водит – он нам генерал! Лезши на горы, одни – стреляй по головам врага, стреляй редко, да метко! А прочие – шибко лезь в россыпь. Влезли: бей, коли, гони, не давай отдыху. Просящим – пощада: грех напрасно убивать. Кого из нас убьет – царство небесное. Церковь Бога молит. Останемся живы – нам честь, нам слава, слава, слава! – Веди нас, отец наш! Рады стараться. Веди! Идем! Ура! – отдавалось в горах. 10 сентября ранним утром выступали. Суворов прощался с гостеприимными хозяевами. Его окружили многочисленные внуки, дети Антонио Гаммы. Жена Антонио, высокая дородная старуха, протянула графу подарок – шерстяные носки, которые она связала сама: Сульверо пускался через Альпы в нитяных носках и ботфортах. Александр Васильевич благодарил, но отказался, как выразительно ни смотрел на него Прошка. Сказал, что ни разу в жизни не носил шерстяных носков. – Солдату не пристало греться! |